Премудрая Элоиза - Бурен Жанна

От обжигающего дыхания этого отрывка мне становилось не по себе, но он не убеждал меня. О Пьер, мне все более и более очевидно, при воспоминании о стадиях нашей борьбы, что я ожесточенно цеплялась за свою обиду больше из самолюбия, чем из чистой любви!

Ты далее умолял меня принять удар, который нас разлучил, и преклониться перед рукой, которая нам его нанесла: «Отец употребляет клинок, чтобы отсечь зло, он уязвляет тело и исцеляет душу. Один пострадал от раны, и двое были спасены от гибели».

Затем, ссылаясь на мои признания, учитывая мучения, которые я тебе описала, ты призывал посмотреть на них другими глазами. Это были не лишения, превращающие мою монашескую жизнь в вечное лицемерие, но спасительные испытания: «Лишь тому, кто сражается неустанно, принадлежит венец, и увенчан будет лишь тот, кто сражался до конца».

После этого оправдания моих мучений, после надежды, которой ты освещал мою дорогу, ты просил меня пострадать во имя нас, за нас обоих: «Что до меня, мне не надлежит ожидать венца, ибо мне не придется продолжать битву. Я не жалуюсь, однако, на уменьшение своих заслуг, тогда как ваши растут, ибо мы едины во Иисусе Христе; по закону брака мы плоть едина. Все, что принадлежит вам, я принимаю как свое. Иисус Христос принадлежит вам, ибо вы стали Его супругой… Итак, в вашу опору во Христе я и полагаю свою надежду, дабы получить через ваши молитвы то, чего не могу получить через свои».

Какой более высокий союз, какую более возвышенную цель мог ты мне предложить, Пьер?

Ты присоединил к своему письму прекрасную молитву, чтобы я возносила ее ради тебя к Господу, и с тех пор я читала ее утром и вечером вместе с «Отче наш». Смогу ли я наконец произнести ее сегодня в искренности своей души, без оговорок, когда уходят мое противостояние, моя гордыня и мое упрямство?

«Господи, который в начале творения сотворил женщину из ребра мужчины, установил великое таинство брака, Ты, вознесший и почтивший ее так высоко, что воплотился в лоне супруги, Ты, сотворивший свое первое чудо на свадьбе в Кане, Ты, некогда даровавший мне, как было угодно Твоей воле, лекарство от моей невоздержанной слабости, не отвергай молитв Твоей служительницы; я смиренно полагаю их к стопам Твоего божественного величия за мои грехи и грехи моего возлюбленного. Прости нам, о Боже доброты, что я говорю? — Бог, который есть сама доброта, прости наши великие прегрешения, и пусть величие Твоего неизреченного милосердия будет соразмерно множеству наших грехов. Умоляю Тебя, Господи, накажи виновных в этом мире и пощади их в ином. Накажи их в этой быстротечной жизни, чтобы не наказывать их в вечности. Ополчись на слуг Твоих исправляющей розгой, но не мечом гнева. Порази плоть, дабы сохранить душу. Приди с умиротворением, но не с возмездием, с добротой, но не с осуждением, как милосердный отец, но не как суровый властитель.

Испытывай нас, Господи, и искушай нас, как пророк просит об этом: «Испытай меня, Господи, ввергни в горнило чресла мои и сердце мое». Что значит: измерь вначале мои силы и соразмерь с ними бремя моих искушений. Так обещает святой Павел Твоим верным, когда говорит: «Бог всемогущий не попустит, чтобы вы были искушаемы сверх ваших сил, но вместе с искушением пошлет вам и помощь, чтобы вы смогли перенести его».

Ты соединил нас, Господи, и Ты разлучил нас, когда Тебе было угодно и как Тебе было угодно. То, что Ты начал в милосердии, заверши на вершине милосердия. Тех, кого ты удалил однажды друг от друга в этом мире, соедини их навсегда в Себе на небе, о наша надежда, наш удел, наше чаяние, наше утешение, да будешь Ты, Господи, благословен во веки веков. Аминь».

Так вот, Господи, к какому завершению Ты вел меня: признать, что Пьер был прав, что я была неправа и что со времени своего ухода в монастырь я шла по неверному пути! Моя человеческая любовь, я смею сказать это, была безупречной, я прожила ее сполна и полностью приняла ее. Но зато моя религиозная жизнь сводилась к цепи бунтов, сделок, компромиссов. Что я делала, как не вела двойное существование? Одновременно настоятельница бенедиктинского аббатства и безумно влюбленная; образцовая аббатиса и существо, непокорное приговору Божьему!

В этом письме, смысл которого я наконец поняла, о Пьер, ты побуждал меня преобразить, возвысить нашу любовь, основав ее на любви Христа. Господь сказал: «Я есмь путь, истина и жизнь». Этот путь — единственный, по которому верные могут вернуться из изгнания на Родину. Изо всех сил ты звал меня следовать по этому пути за тобой, Пьер. Соглашусь ли я наконец пойти по твоим стопам?

16 мая 1164

Без видимого усилия аббатиса поднялась на своем ложе. Она открыла глаза. В больнице, куда проникал золотистый майский свет, все молились вокруг ее постели, задрапированной занавесью. Взгляд умирающей скользнул с одного молящегося на других, прежде чем остановился на одном из них. Она начала краснеть. Как прежде, светлый цвет лица выдавал все ее переживания.

— Сын мой, — сказала она через мгновение, — сын мой, так вы здесь!

При звуках ее голоса головы поднялись. Оторванный от своей молитвы, Пьер-Астралаб смотрел на мать глазами, затуманенными внутренним созерцанием, от которого он еще не очнулся.

— Подойдите, прошу вас.

Он встал и подошел к той, что звала его. Подойдя к постели, он стал неподвижно.

— Благодарю вас за то, что пришли помочь мне, — сказала Элоиза серьезно. — Ваше присутствие ободряет и успокаивает меня. Раз вы рядом со мной, когда я ухожу, значит Господь сжалился надо мной.

Она говорила без видимого усилия, будто страдание предыдущих часов оставило ее.

— Мне нужно было увидеть вас, прежде чем я умру, сын мой, обязательно нужно было.

Священник склонился к умирающей. Он был потрясен.

— Матушка, что я могу сделать для вас?

— Многое. Много больше, чем вы думаете.

Элоиза прервалась, чтобы посмотреть на собравшихся у ее изголовья.

— Перед этими свидетелями, — продолжила она с решимостью, — перед этими друзьями, скорее должна я сказать, которые знают меня и знают мои слабости, я хочу обвинить себя в грехе, который тяготит меня теперь, который великой тяжестью тяготит меня. Слушайте же, слушайте все! В последний раз, перед тем как вас покинуть, я с великим смирением и публично говорю — грешна и повинна не в мелком грешке. Речь о сыне, оставленном равнодушной матерью! Я не сумела любить это дитя, как он того заслуживал, как он имел на то право. Поглощенная другой любовью, я отвернулась от него и лишила своей нежности.

Она остановилась, с трудом переводя дух, будто на ее грудь вновь опустилось бремя.

— Пьер-Астралаб, вы простите меня? — спросила она прерывающимся голосом. — Чувствуете ли вы способным простить мне мое безразличие и недостаток любви?

— Умоляю вас, матушка…

— Не снисходительности, сын мой, прошу я у вас, поймите это. Я нуждаюсь в полном и всецелом отпущении греха, в отпущении, которое освободит меня от этих угрызений совести и от угрызений в том, что я не испытала их раньше.

Умирающая замолчала. В больнице воцарилась полная тишина.

Пьер-Астралаб, склонив голову, собирался с силами. Наконец, он вновь поднял голову.

— От всей своей души и в полном сознании дела, матушка, я прощаю вас, — сказал он с бесконечным почтением. — Господь предназначил вас для более важного дела, нежели дело моего воспитания: Он избрал вас для воплощения любви и вознесения ее к самой высокой вершине! Да благословит Он вас, как это делаю я.

Жестом почтительной нежности сын Элоизы начертал знак благословения на ее льняном уборе, затем, в порыве сыновьего почтения, взял руку умирающей и поцеловал ее.

— Идите с миром, — заключил он. — Вот вы и в мире с собой.

Элоиза откинулась назад. Какое-то мгновение ее сын удерживал ее пальцы в своих, затем он опустил их на распятие, которое аббатиса носила на груди.

Только тогда он опустился на колени у постели, чтобы соединить свои молитвы с молитвами своей матери.