Барбара Картленд - Невероятный медовый месяц

— И я думал об этом, — кивнул Лабушер. — Герцогиня уже обращалась ко мне с просьбой найти способ покинуть город.

— А это возможно? — удивился герцог. — Сегодня утром, — спокойно сообщил журналист, — я провожал в дорогу четверых британцев, моих давних знакомых. Они весело садились в карету, нагруженную корзинами с продовольствием и личным багажом, с английским флагом, реющим на ветру.

— И что произошло? — взволнованно спросил герцог.

— Они добрались лишь до моста в Нейи, где их схватили и привезли обратно. Один из генералов вежливо приветствовал их: «Не понимаю вас, англичан. Если вы хотите, чтобы вас расстреляли, мы сделаем это сами, избавив вас от ненужных хлопот!» Лабушер на миг прервался, а затем продолжил:

— Мои друзья клянутся, что завтра попытаются снова уехать из Парижа, но мне кажется маловероятным, что им удастся осуществить эту затею.

— Что же тогда делать нам? — Донкастер с тревогой взглянул на журналиста.

— Дайте мне немного времени, — попросил Лабушер. — Пруссаки еще только устанавливают свои тяжелые орудия. Обстрелы пока еще не начались.

Антония не на шутку испугалась.

— Вы думаете, они будут обстреливать город? — Она бессильно опустилась в кресло у окна.

— Разумеется, — ровным голосом подтвердил Лэбби ее опасения. — Только так должны поступить прусские генералы, если хотят добиться быстрой капитуляции Парижа.

Этой ночью Антония не могла заснуть. Она прислушивалась к звукам ночного города, в любую минуту ожидая артиллерийского залпа прусских пушек и грохота взрывающихся снарядов на улицах Парижа. Однако все было спокойно, и она подумала, что, возможно, Лабушер преувеличил опасность.

И все же она вынуждена была признать, что герцог отнесся к сообщению журналиста крайне серьезно. Об этом свидетельствовало его беспокойство, все возрастающее по мере того, как проходили дни.

Антонии с трудом удавалось удержать его дома — он порывался выйти на улицу, дабы самому проверить, что же происходит в городе.

Чтобы помешать ему, Антонии пришлось прибегнуть к чисто женской уловке: она разрыдалась, умоляя не оставлять ее одну в огромном доме.

— Но я не могу все время сидеть взаперти, как зверь в клетке! — раздраженно возражал герцог.

— А я боюсь оставаться здесь одна. Представьте только, что будет… что будет, если вас убьют… или арестуют… — плакала Антония, вытирая глаза огромным платком. — Что тогда будет со мной?!

Это был железный аргумент в пользу Антонии. Кроме того, герцог все же решил прислушаться к совету Лабушера, который весьма убедительно заявил, что французские власти могут повести себя непредсказуемо, если вдруг узнают, что герцог все еще находится в Париже.

Кое— кто, считая английского лорда очень важной персоной, попытается любым способом задержать его в городе -объяснял положение дел Лабушер, — чтобы он не дай Бог не угодил в лапы пруссаков. Это вопрос французского престижа, который, несомненно, пострадает, если власти окажутся не в состоянии оградить высокопоставленных иностранных граждан от любых опасностей.

— Другие же, — вслух рассуждал журналист, — будут не прочь арестовать вас и держать в качестве заложника, пытаясь вынудить британское правительство повнимательнее отнестись к осаде Парижа.

Герцог вынужден был признать разумность доводов журналиста и больше не стремился обращаться с какой-либо просьбой к французским властям, однако он не оставил мысли о том, чтобы поскорее уехать из Парижа, пока никто не узнал, что они здесь задержались.

За последнюю неделю, несмотря на душевные треволнения, здоровье герцога явно улучшилось. Он окреп, и вынужденное бездействие тяготило его все больше. Однажды, с грустью глядя на Антонию, он сказал:

— Ты ведь знаешь, что я никогда намеренно не подверг бы тебя опасности, но ты должна понимать, что осада может быть хуже любых неприятностей в пути. К тому же нельзя предвидеть, сколько она продлится, прежде чем Париж капитулирует.

— Вы и правда считаете, что капитуляция возможна? — забеспокоилась Антония, с тревогой поглядывая на супруга.

— Помощи ждать неоткуда, — сказал герцог, и Антония понимала, что он совершенно прав.

— Однако если Париж станет сопротивляться без поддержки извне, то осада скоро закончится… — тихо произнесла Антония.

— Осада будет продолжаться до тех пор, пока в городе будет продовольствие, — уверенным тоном заявил герцог.

— Но ведь еды хватит не надолго при таком скоплении народа! — в отчаянии проговорила Антония.

Она, конечно, помнила о живых запасах продовольствия в Булонском лесу, но ни на минуту не забывала о нескончаемых потоках беженцев, стремившихся укрыться за стенами Парижа от бесчинств прусских солдат.

— Тур сказал мне, — проговорил герцог, — что на улицах обсуждают возможность использования в пищу мяса животных из зоопарка в случае, если дела пойдут совсем плохо. А жизнь собак и кошек окажется в опасности еще раньше — как только цена на мясо превысит возможности бедняков.

Антония с отчаянием глядела на мужа.

— Я не в состоянии спокойно думать об этом! — воскликнула она.

— Я тоже, особенно когда подумаю, что это может коснуться и тебя, — сказал герцог. — Поэтому я сейчас собираюсь принять решение, стоит ли нам рисковать жизнью, покидая Париж, за стенами которого нас ждут пули прусских солдат, или же оставаться здесь и медленно умирать от голода, что, несомненно, ждет парижан.

Антония решительно встала со стула и подошла к мужу, который, как всегда, расположился в кресле у окна.

— Я знаю, что вы предпочтете, — решительным тоном заявила она, — и я готова пойти на любой риск и никогда не подведу вас, Атол.

— Спасибо, Антония, — ответил герцог. — Я знаю, что отваги тебе не занимать и что я могу во всем положиться на тебя.

Он улыбнулся ей самой неотразимой из своих улыбок и добавил:

— Возможно, все пройдет более гладко, чем нам кажется, и будет не более опасно, чем прыжки на необъезженной лошади через высокие барьеры и рвы с водой.

Солдаты, охранявшие ворота Сен-Клу, с любопытством наблюдали за деревянной телегой, катившейся прямо на них. Телегу тащил резвый молодой мул.

Неуклюжей повозкой правила молодая женщина, укутанная, несмотря на жару, в какие-то несуразные балахоны и грязный хлопчатобумажный платок, закрывавший ей пол-лица. Когда телега приблизилась к воротам, женщина принялась громко кричать:

— Чума! Внимание! Зараза!

Капрал, стоявший на страже у ворот, поднял руку, и женщине не без труда удалось заставить мула остановиться.

— Что все это значит?! — грозно крикнул капрал.