Там, где поют соловьи - Елена Чумакова

к своей груди. А еще – как, сидя на папиных руках, тихонько дергала рыжие курчавые волоски, выглядывающие в расстегнутый ворот рубашки. Помнила веселую возню по вечерам на диване и сердитый голос мамы: «Лео, перестань! Ее же теперь не уложить спать!». А потом отец исчез, как исчезла из их жизни та квартира вместе с игрушками. И они оказались в этой комнате большой многонаселенной квартиры в доме на Выборгской стороне.

Соседей было много. За стенкой жили две девочки, Танька и Светка. Таня была старше Стеллы и не очень-то с ней водилась, а с младшей, Светой, они неплохо ладили. Кроме мамы Капитолины, громкоголосой, разбитной женщины, с ними проживал молодой парень Яшка, которого девочки называли отчимом и тихо ненавидели. Яков был мастеровитый, работящий, но выпивающий, из-за чего в соседней комнате часто вспыхивали шумные ссоры.

В следующей комнате жил настоящий оперный певец из Императорского театра. Точнее это он раньше, до революции, пел на сцене, а теперь работал гардеробщиком в пивной. Время от времени, как следует набравшись, сосед выходил на общую кухню и начинал петь арию за арией. Стелла удивлялась, как в его тщедушном теле помещается столько голоса! От его раскатистого баса дребезжали стекла в окнах. На просьбы соседей прекратить шум, певец только прибавлял громкость. Слушался он одного человека – свою жену Марию. Она знала, в какой момент выйти на кухню и увести разошедшегося супруга в комнату, сплошь увешанную афишами с его именем – Альберт Венгеров. Удивительно, но там воцарялась тишина.

Помещение рядом с кухней занимала старушка Прохоровна. Она единственная жила здесь еще с тех времен, когда всю эту квартиру занимала семья императорского конюха. Прохоровна была у них кухаркой. Революция вымела из теплых квартир всех царских слуг, а старушка так и существовала все в той же комнате для прислуги. С ней поселились племянник, деревенский парень, приехавший в Петроград на заработки, и его невеста Сонька, прибывшая вслед за женихом в столичный город. Как уж они размещались в маленькой комнатушке – и представить сложно.

Еще дальше, в самом конце коридора, жил одинокий профессор, самый настоящий – седой, в круглых очках, с усами и аккуратной бородкой. Стелла видела мельком в приоткрытую дверь, что вся его комната заполнена книгами, стол и подоконник заставлены мудреными приборами, какими-то склянками. Стелле сосед казался загадочным и даже опасным. Чем он занимался в своей комнате за плотно закрытой дверью, никто не знал. Подружки Танька и Светка уверяли Стеллу, что профессор умеет превращаться в черного кота, и в таком виде гуляет по двору, караулит в парадном одиноких жильцов, гипнотизирует и пьет их кровь. Мама Агата смеялась над такими рассказами, говорила, что это досужие выдумки. Стелла верила маме больше, чем подружкам, но по вечерам в одиночку ходить в туалет, расположенный в конце коридора, рядом с комнатой профессора, побаивалась.

За стенами дома происходили войны и революции, грабежи и аресты, а в квартире уклад жизни не менялся, люди сосуществовали мирно, каждый сам по себе в своей комнате-норке.

Однажды вечером мама из госпиталя не пришла. Стелла ждала ее на своем наблюдательном пункте, пока за окном совсем не стемнело.

– Наверное, много больных, осталась на дежурство. Завтра придет, – сказала Нафиса, укладывая девочку спать.

Но и на следующий день Агата не вернулась. На третий день няня со своей подопечной отправились в госпиталь. Вход на территорию был перегорожен шлагбаумом, на котором трепыхался листок с надписью «Стой! Карантин!». Солдатик, дежуривший в полосатой будке, замахал руками:

– Куды претесь? Проход закрыт. Тиф здеся.

– Мы маму ищем, – умоляюще смотрела на постового Стелла.

– Врача Свободову, – пояснила Нафиса, – работает она здесь, в госпитале.

– Не знаю такую, много их. Велено никого не пущать. Ждите. Может, кто из персонала пойдет, спросите.

Ждать под моросящим дождиком пришлось довольно долго, пока выходивший с территории госпиталя мужчина сообщил, что врач Свободова сама заразилась и лежит в тифозной палате.

К вечеру у Стеллы поднялась температура. Болела она тяжело, много дней. А когда пошла на поправку, узнала, что мама не придет больше никогда.

– Обе мы с тобой теперь сиротки, – сказала Нафиса, обнимая Стеллу. – Наши мамы вместе смотрят на нас с небес. А нам как-то надо жить дальше.

Соседка Капитолина помогла Нафисе устроиться на работу. Стелла оставалась одна на целый день и так же, как прежде, вечерами сидела на подоконнике. Ждала няню, а мечтала, что вот-вот из-за угла дома напротив выйдет мама.

А потом в их комнате появился Федор – большой, шумный, в тельняшке, плотно натянутой на широкой груди. Стелла невзлюбила его сразу, после первой фразы в ее адрес: «А это что за шмакодявка?»

– Ну вот, – подначивала ее Танька, – теперь узнаешь, что такое отчим. Хотя он тебе даже не отчим. Нафиса ведь тебе никто, значит и он никто. Выгонят тебя на улицу, как кошку!

Все в жизни девочки поменялось. Мамину постель заняли Федор с Нафисой, а Стелла спала на жестком сундуке и с непривычки часто падала с него.

– Терпи, – говорила Нафиса, – видишь, Федор нам продукты приносит, без него мы пропадем. А у него спецпаек!

И Стелла терпела. Часто сидела на кухне, когда Нафиса выставляла ее из комнаты с наказом «не возвращаться, пока не позовут». Она забивалась в уголок широкого подоконника и наблюдала за жизнью двора с другой стороны дома.

Но недолго няня ходила радостная и довольная. Однажды Стелла застала такую картину: пьяный Федор, схватив Нафису за косы, бил ее по лицу. Стелла кошкой прыгнула на его руку и вцепилась в нее ногтями, зубами. Федор взвыл, отшвырнул девочку и, наверное, прибил бы, если бы не прибежавшие на крики соседи. Племянник Прохоровны вместе с Яшкой скрутили буяна, дав возможность Нафисе и Стелле выбежать из квартиры.

В парадном было холодно. Беглянки сидели обнявшись на заплеванном шелухой подоконнике, кутаясь вдвоем в прихваченную няней шаль. На улице быстро темнело, и парадное погружалось в сумерки. Нафиса тихонько плакала, вытирая сочащуюся из разбитой губы кровь.

– Выгоню! Вот увидишь, завтра же выгоню этого Федора! Проживем и без него, – уверяла она то ли Стеллу, то ли саму себя.

Девочка прижималась к ее мягкому боку и тихонько гладила руку. Из темноты возник черный кот, бесшумной тенью скользнул вверх по лестнице и уселся на ступеньке, уставившись желтыми глазами на людей. У Стеллы от страха сердце сжалось в комочек. Она не знала, кого бояться больше: пьяного Федора или оборотня-профессора. Что это он и есть в обличии кота, девочка не сомневалась.