Виктория Холт - Испанский жених

Максимилиан и Мария почти не видели Карлоса. Он проводил время в своих покоях, а им было не до него, своих забот хватало. Дон Карлос разрывался между приступами дикой ярости и щемящей жалости к себе.

«Малыша никто не любит, – всхлипывая, повторял он, хотя уже не был прежним маленьким мальчиком. – Никто не любит эль ниньо».

Он боялся своего гувернера дона Гарсию де Толедо, брата могущественного герцога Альба. Когда дон Гарсия входил в комнату, все низко кланялись, как будто самому императору. Карлос смотрел на него исподлобья, выпятив нижнюю губу и дрожа от напряжения. Он хотел обращаться с доном Гарсией, как со всеми остальными: как-нибудь подловить момент и швырнуть в него чем-нибудь тяжелым; построить что-нибудь над дверью, чтобы оно упало на него и испачкало изысканный камзол, растеклось по безукоризненно белым панталонам; или, может быть, намазать порог маслом, чтобы он поскользнулся и шлепнулся на пол. Дону Карлосу это доставило бы огромное удовольствие.

Все эти напыщенные гранды должны, думал он, должны зарубить себе на носу, что Карлос – принц Испании и когда-нибудь станет их королем. Тогда он будет собственноручно перерезать им глотки, если они чем-нибудь не угодят ему, – не сразу, а медленно, чтобы видеть, как его жертва истекает кровью. Так он поступал с кроликами, которых ловил в дворцовом саду.

В те дни он еще не был готов к исполнению своих планов. Он задумывал различные ловушки для дона Гарсии, но когда тот появлялся, то казался более сильным и властным, чем представлял Карлос, в одиночестве замышлявший свои козни. Поэтому принцу оставалось лишь строить планы на будущее.

Он был еще слишком слаб, слишком скован обстоятельствами. Ему приходилось вставать в семь часов и молиться, а после завтрака – идти в классную комнату и слушать учителей до одиннадцати, когда наступало время обеда. После обеда он должен был идти в дворцовый сад и фехтовать или играть с детьми знатных испанцев. Ему хотелось сражаться с ними не на рапирах, а на шпагах, чтобы иметь возможность насквозь продырявить своего противника. Казалось, все они были проворнее, сильнее, выше его. А кроме того, быстрее бегали и никогда не задыхались.

Он кричал наставникам: «Заберите этих мальчишек!» И при этом думал, что они и вправду сильнее его, но все-таки не настолько крепкие, чтобы не завопить от боли, если им начать выкручивать руки; не настолько ловкие, чтобы увернуться от удара его шпаги, которая когда-нибудь будет разить их поодиночке.

А дон Гарсия мрачно отвечал: «Вашему Высочеству положено играть с ними каждый день по два часа». – «Почему? Почему?» – допытывался Карлос. «Потому что таково распоряжение Его Королевского Высочества, вашего отца».

Вот кто был причиной всех его несчастий. Ну что ж, этот человек не знал, пожалуй, только одного. Дело в том, что когда Карлос убивал кролика или собаку, то на месте жертвы всякий раз представлял своего отца. Именно о нем он думал, когда держал в одной руке крота или мышонка, а другой не спеша отрывал ему лапки, наслаждаясь видом крови и последующей мучительной смерти.

Ненависть к отцу была самым сильным из чувств, которые ему до сих пор доводилось испытывать.

Карлоса все недолюбливали, и он был достаточно смышлен, чтобы понимать это. Любила его только Хуана, но ее разлучили с ним. На прощание она сказала: «Ах, мой дорогой Малыш, если бы я могла остаться с тобой!» Тогда он обвил руками ее шею и прильнул к нежной груди, подавив в себе желание сжать, крепко стиснуть ее или ущипнуть – желание, которое возникало в нем всякий раз, когда он трогал что-нибудь мягкое и податливое. «Малыш убьет всех, кто отнял тебя у него», – всхлипнул он. – «Но, Карлос, в этом никто не виноват». – «Как никто? А принц Филипп?» – «Нет… не говори так», – прошептала она. – «Да, это он все наделал», – упрямо повторил он.

Он знал, что говорит правду; и несмотря на это, Филиппа любили все, а его – только Хуана. Хотелось бы Карлосу вызывать у людей такие же чувства, какими был окружен его отец! Когда я стану королем, думал он, я велю убивать каждого, кто не будет любить меня. Но это могло случиться только в отдаленном будущем, а сейчас он был всего лишь принцем, совсем юным и уставшим от бесконечных обязанностей, которые навязывали ему.

С приездом отца ему стали еще больше досаждать. Его отец нашел в саду изувеченные тела мертвых кроликов и спросил, кто их туда принес. Результатом расследования стало то, что Карлоса заставили предстать перед своим родителем.

– Зачем ты это сделал? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил Филипп.

– Малыш ничего не знает.

– Пожалуйста, не говори о себе в третьем лице. Ты уже взрослый мальчик.

В эту минуту Карлос испугался его ледяного взгляда. Он мог понять ярость или даже бешенство, но не такую холодную злобу.

– Я не знаю, – пролепетал он.

– Нет, знаешь. Зачем ты убиваешь этих беззащитных существ? Говори.

Карлос молчал.

– Мне придется всерьез заняться твоим воспитанием, – продолжил Филипп. – Ты уже не маленький и должен понимать, какая высокая ответственность когда-нибудь ляжет на твои плечи. Отныне вместо того, чтобы калечить невинных животных, ты будешь усердней заниматься чтением. Ничто так не развивает умственные способности, как чтение хороших книг. И учти, если мне еще раз сообщат о твоем плохом поведении, я буду вынужден принять меры, которые тебе не понравятся.

С этими словами Филипп отпустил сына, и тот почувствовал, что еще никогда ненавидел отца так сильно, как сейчас. Он побежал в свои покои, бросился на шелковые подушки, устилавшие пол, и принялся в ярости стучать по ним кулаками, кусать, рвать на части – пока те не превратились в лохмотья, а воздух не заволокло пухом и перьями.

Когда-нибудь, клялся он себе, Малыш убьет своего отца.

Пришедший наставник застал его в состоянии, близком к обмороку.

– Ваше Высочество, вам нужно выпить успокаивающей настойки и лечь спать, – сказал он.

Помогая дрожащему мальчику подняться на ноги и пройти в другую комнату, наставник думал о том, насколько исполнимо его желание избавиться от великой чести воспитывать юного наследника испанской короны. Его обязанности уже давно были ему в тягость, а в будущем обещали стать опасными.

Он оказался прав. Вскоре у Карлоса начался новый приступ ярости, и как раз в это время пришел сапожник, который принес новую пару туфель, заказанных принцем.

Карлос постарался взять себя в руки.

– Впустите этого человека, – сказал он. – Малыш желает примерить его изделие.

Сапожник оказался красивым юношей, чем сразу вызвал неудовольствие принца. Этот юноша встал на колени и протянул наследнику пару искусно сшитых туфель. Он явно гордился своей работой.