Бабочка во времени. Новое прошлое - Рацлава Зарецкая

шевелюру. Сладость этого момента невозможно было описать словами.

Наши признания друг другу, страстное желание и номер в отеле, — все располагало к тому, чтобы поцелуй перешел в нечто большее, но Никита был настоящим джентльменом. Когда мои пальцы потянулись к пуговицам на его рубашке, он сжал их и прервал наш поцелуй. Я состроила недовольную гримасу.

— Не хочу, чтобы у нас это случилось вот так, — сказал он, опаляя меня своим дыханием — лицо его все еще было слишком близко к моему.

— Как? — не поняла я.

— Неправильно.

— А как правильно?

— Уж точно не в гостиничном номере, прикинувшись братом и сестрой, — усмехнулся Никита. — Я хочу, чтобы у нас с тобой все было степенно и обдуманно. Не хочу, чтобы ты потом пожалела о чем-то.

Он посмотрел на мои ладони, которые я безвольно опустила, и ласково погладил их.

— Я не пожалею, — уверенно произнесла я. — Но ты, наверное, прав. Я хочу, чтобы ты ухаживал за мной как можно дольше, чтобы смаковать это время и насладиться конфетно-букетным периодом сполна!

— Конфетно-букетный период? — Никита поднял на меня удивленный взор.

Я подробно рассказала ему, что это означает. Он слушал меня, время от времени кивая, а когда я закончила, пообещал, что будет дарить мне конфеты и букеты всю мою жизнь и даже после.

— Достаточно будет и нескольких месяцев, — улыбнулась я. — Утром каждого воскресенья, как Маяковский Татьяне Яковлевой.

— Какой еще Татьяне Яковлевой? — не понял Никита.

— Ну как же! С которой он познакомился в Париже в 1928 году, разве ты не… — Я резко прервалась, потому что только теперь поняла, что говорю о будущем. Сбитая с толку эмоциями, я совершенно забылась и перестала следить за своей речью. — Вернее, в 1918!

— Все знают, что он живет с Бриками и в этом году никуда не выезжал. Ты явно что-то путаешь, — сказал Никита со снисходительной улыбкой.

— Да, наверное. — В смятении я встала со своего места и нервно прошлась по комнате.

Эйфория от признаний и поцелуя резко спала, а на ее место пришло волнение за наше с Никитой будущее. Между нами в мгновении ока вдруг выросла стена из тайны моего происхождения. Я знала, что никому более не должна рассказывать о том, кто мы с Димой такие, но Никите врать я не могла. И сейчас у меня было два выхода: либо все ему рассказать, либо прервать наши только что распустившиеся новые отношения.

— С тобой все хорошо? — участливо спросил Никита.

Я повернулась и поймала на себе его обеспокоенный и нежный взгляд. Он смотрел на меня с такой же безграничной любовью, что и родители, и в этот момент я приняла решение. В два широких шага я преодолела расстояние между нами и решительно произнесла:

— Мне нужно тебе кое-что рассказать. Кое-что совершенно абсурдное и нереальное, но абсолютно правдивое. Это единственная тайна, что я скрываю, и я очень хочу открыть ее тебе, чтобы между нами больше ничего не стояло. Ну, кроме твоих родителей. — Я нервно хохотнула и закусила губу.

Никита подарил мне лёгкую улыбку и кивнул, давая понять, что готов меня выслушать. Я вздохнула и начала свой рассказ. С самого что ни на есть начала — со дня моего рождения. Коротко рассказала про детство, а затем перешла к событиям, которые привели меня в прошлое. Даже не упустила бабочку и портал, который открылся предо мной во второй раз, а также поведала о той истории, которую нам удалось изменить. Закончив, я осторожно заглянула в лицо Никиты — до этого момента я не позволяла себе смотреть на него, потому что боялась увидеть недоверие.

Молодой человек выглядел так, будто бы я только что рассказала ему про свое длительное путешествие через Европу, а не через столетие. Никита смотрел на меня с восторгом и нетерпением. Видимо, ждал, когда можно будет задавать мне вопросы.

— Ты считаешь меня сумасшедшей? — поинтересовалась я.

— А тебя таковой считают Волконские? — ответил мне вопросом на вопрос Никита. При этом глаза его лукаво блеснули.

— Нет, — коротко ответила я.

— Ну вот и я тебя не считаю таковой.

— Но ведь я не предоставила тебе никаких доказательств!

— А они у тебя есть?

— Остался телефон из моего времени, но он уже не включается…

— Тогда покажешь мне его в следующий раз.

— Так ты мне веришь? — Я смотрела на Никиту и не могла понять его. Улавливала его эмоции, но никак не могла сложить два и два.

— Верю, — после томительного молчания кивнул мне Никита. И улыбнулся. Тепло и ласково.

Внутри меня что-то встрепенулось, будто стая бабочек расправила свои крылья и замахала ими.

— Я, как только тебя увидел, сразу понял, что ты особенная. — Никита притянул меня к себе и погладил по волосам. — Все в тебе говорило о том, что ты не из нашего мира. А еще эти странные, но забавные выражения, которые я перенимал от тебя и всюду использовал, за что потом частенько получал от родителей.

— Особенно тебе понравилось ругаться словом «блин», — вспомнила я, положив голову ему на грудь. От того, что любимый человек полностью поверил мне, на душе было так приятно, что хотелось петь.

— Это мое любимое, — рассмеялся Никита. — Никто, кроме Ирэн, так и не понял, что я ругаюсь. Кому вообще пришло в голову использовать блин в качестве ругательства?

— Ну, это, наверное, сокращение от выражения «блин горелый» или же очень неприличного слова, которое начинается с той же буквы.

Никита понимающе закивал и хохотнул.

— В любом случае, это навсегда мое любимое слово. И вообще, я люблю все, что связано с тобой. Иначе я не могу.

Он прижал меня к себе так крепко, что я ойкнула, а затем смачно поцеловал в ухо и не только оглушил, но и обслюнявил.

— Фу! — воскликнула я, вытирая ухо и смеясь. — Ты как мопс Ирэн. Тот тоже все время слюнявит меня, стоит взять его на руки.

— У меня появился конкурент? — усмехнулся Никита.

— Еще какой!

Мы еще долго дурачились и говорили обо всяких глупостях, находясь в объятиях друг друга. Мне было так легко на душе после того, как между мной и Никитой не осталось никаких тайн. Я много рассказывала ему о родителях, друзьях и технологическом прогрессе. Он внимательно слушал меня, щекоча дыханием шею и время от времени целуя то мои щеки, то глаза, то губы.

— Твой брат так предан нашей стране, — заметил Никита, после того, как я рассказала ему много подробностей о Диме.

— О, да. Он до мозга костей предан монархии, — пробормотала я, теребя волосы