Ольга Михайлова - Аристократия духа

Леди Кейтон направилась домой, а он решил немного погулять в Парадных садах. Чувствовал себя легко, и вовсе почему-то возликовал, заметив над травой двух порхающих первых весенних бабочек. Их танец, манерный и вычурный, нервный и утончённый, зигзагообразный и трепетный, своими тончайшими хитросплетениями напоминал игру лунных бликов на воде, очаровал и заворожил, вдохновил и расслабил его. Это было подлинно die selige Sehensucht, блаженное томление, лучшее в нём…

Он подумал, что этот полёт можно передать и голосом.

— О чём вы задумались, мистер Кейтон? — Возле скамейки стояла мисс Сомервилл и улыбалась. По её лицу пробегали солнечные блики, мелькавшие среди уже распустившихся листьев. — Любуетесь бабочками?

— Помните die selige Sehensucht у Гёте? — она кивнула, и он с улыбкой продолжил, — редкое для немецкого мелодическое сочетание. Я смотрел на этих бабочек, мисс Эбигейл, и думал, что их порхание — трепет того же блаженного томления… Это можно даже спеть… Да, контра-тенор или меццо-сопрано смогут передать мелодику немецкого die selige Sehensucht именно как колебание от взмахов крыльев мотылька свечного пламени в шандале, как дрожание на черной глади лагуны трепетного лунного луча. — Он вздохнул, — В этой мелодии мерещится ажурно-тонкое кружево звезд, трепет весён и хрупкость грёз, свет возжённой лампады и чистый дух ладана…

Он резко встал, поняв, что сидит, когда леди стоит.

— Простите, ради Бога, мисс Сомервилл, я увлёкся и забыл о приличиях. Всему виной — леди Блэквуд, мы с тёткой сегодня посетили её, она напоила меня изумительным вином и голова несколько пошла кругом…

Мисс Сомервилл не выразила порицания его невежливости, но рассмеялась, присев на скамью.

— Надо было заложить за ухо веточку лавра. Так вы были у тёти… Как всегда, хвасталась книгами? Там-то вас и вдохновило. Но мне хотелось бы понять, насколько ваше вдохновение подлинно, ведь поэты — лжецы.

— Это верно. Помню в прошлом году в июне, в Мертоне, ночью, перед окном своей спальни, выходящем на мироздание, окруженный звездными мириадами Млечного пути и шлейфом сумеречного тумана, трелями цикад и докучливым мельтешением сиреневых бражников, шепотом древесных крон, и визгом летучих мышей, и шорохом увитых хмелем сухих тычин, — сочинял стихи, и упорно пытался описать в храме богини Киприйских нег изгибы на фризах листьев акантовых… А я их не видел даже во сне…

Мисс Сомервилл улыбнулась.

— Вы фантазер, выдумщик?

— Не знаю, — рассмеялся Кейтон, — Наверное, нет. Я полагаю, что искренность — прекрасна, если, конечно, вам не дарован талант убедительно лгать…

— Искренность и честность для вас — одно и то же?

Кейтон расхохотался.

— Честность — это когда хочешь сказать одно, а говоришь правду, мисс Сомервилл, а искренность — это когда от души лжёшь, как хочешь.

— Вы любите играть словами…

— Что делать? Переставьте слова — и они обретают другой смысл, иначе расставленные мысли производят другое впечатление. Мысль меняется в зависимости от слов, которые ее выражают. А слова способны… исказить любую мысль. Мы жаждем истины, а находим неуверенность. Мы ищем счастья, а находим лишь горести. Мы не можем не желать истины и счастья, но не способны ни к пониманию истины, ни к счастью. Особенно трудно это понимание дается заумным схоластам, вроде меня. Величайшие истины — самые простые, а я так боюсь простоты.

— И честности…?

Кейтон пожал плечами.

— Бэкон говорил, что принцип честности — не лгать другим. Меня это удивило. Каждому приходится время от времени быть не самим собой, но вечно лгущий достоин жалости, он никогда не может быть собой. Я всегда считал, чтобы не разочаровываться ни в ком, не следует требовать честности ни от кого, кроме себя самого. Но… как ни велик соблазн быть честным с самим собой — я ему тоже не поддаюсь.

Мисс Сомервилл слушала внимательно, слишком внимательно — и это несколько насторожило Кейтона. Он постарался закончить разговор.

— Честным считается человек, который не врёт без необходимости, при этом честных не так мало, как вы думаете — их гораздо меньше. И я, как и все честные люди, никогда не лгал больше других… Нельзя сказать, что я честен ровно настолько, чтобы не быть повешенным, но…

— …порки заслуживаете?

Кейтон рассмеялся и кивнул.

— Вы слишком скользки, поскользнётесь… — проронила она.

Тут откуда-то слева раздался странный, очень высокий тенор. Низенький рыжий толстяк с коротким и тупым носом убеждённо что-то доказывал какому-то высокому джентльмену с волосами, как пакля, и белесой бороденкой, напоминавшей артишоковые волоски. Они подошли ближе и Кейтон услышал, что «как человек, безусловно, сведущий в цветоводстве», тот утверждал, что только глупец мог насадить на этих клумбах амариллисы — они ведь не выдержат ночных холодов! Его голос был неприятно визглив, и Кейтон порадовался, когда компания миновала их и свернула в боковую аллею.

Мистер Кейтон поднял глаза на мисс Сомервилл, намереваясь спросить, не знает ли она этого странного джентльмена, но осёкся — лицо её было напряженным и нервным. Она опустила голову и поля шляпки закрыли лицо. Он услышал её тихий, но отчётливый голос.

— Вы приглашены к милорду Беркли, мистер Кейтон?

Он удивился столь резкой смене темы разговора, но подтвердил это.

— Не будете ли вы любезны солгать, что пригласили меня на первые два танца? Скажите, что ангажировали меня…

Энселм изумленно поднял на неё глаза, и тут заметил, что по парковой дорожке прямо к ним идут мистер Джастин Камэрон и мистер Клиффорд Райс. Он всё понял, и выразил готовность поступить, как угодно леди. Это было всё, на что у него хватило времени. Мистер Камэрон и мистер Райс подошли, и Кейтон снова отметил, сколь не похож на себя становится в присутствии мисс Сомервилл Джастин Камэрон. Мистер Райс видел мисс Эбигейл впервые, Камэрон представил его, и Энселм обратил внимание, что тот разглядывает мисс Сомервилл взглядом жадным и откровенно похотливым.

Настроение Кейтона поблекло. Он вздохнул и стал прощаться, Камэрон же тем временем и вправду пытался ангажировать мисс Сомервилл на первые танцы у Беркли. Она извинилась, сказав, что уже ангажирована мистером Кейтоном, кроме того, она зашла в сады совсем ненадолго — пока её подруги заняты покупками на Фэрри-стрит. Ей уже пора. Мистер Камэрон выразил готовность проводить её, но она сказала, что её проводит мистер Кейтон. Энселму совсем не нравилось быть разменной картой в игре чужих симпатий и антипатий, но он галантно протянул руку мисс Сомервилл, поймав взбешённый взгляд приятеля. Он мысленно пожал плечами. Если мистер Камэрон не нравился девице — он-то тут при чём? В конце концов, он — не первый и не последний, кому отказала эта красотка.