Филиппа Грегори - Королевская шутиха

— Мне нужны лишь платье и плащ, — уточнила я.

Я невольно поежилась, думая, что королева Англии вынуждена одеваться в грязное, да еще, чего доброго, завшивленное платье. Схватив одежду, я поспешила к Марии.

— Вот вам одежда. Мне это стоило два шиллинга.

Принцесса полезла в кошелек.

— А где сапоги?

— Прошу вас, останьтесь в ваших, — умоляюще зашептала я. — Мне приходилось убегать, и я знаю, о чем говорю. В чужой обуви вы далеко не уйдете.

Мария улыбнулась.

— Поторапливайся. — Это все, что она сказала.

Я сбегала на чердак, отдала служанке деньги, затем разбудила Тома — конюха Джона Хаддлстоуна — и отправила его в конюшню готовить лошадей. После этого я пробралась в пекарню и, как и надеялась, нашла там свежие хлебцы, которые поставили с ночи печься на углях. Я сумела запихнуть в карманы панталон и камзола с полдюжины хлебцев. Теперь я была похожа на вьючное животное. Запасшись провизией, я отправилась к выходу.

Принцесса Мария была уже там. Капюшон плаща закрывал ей лицо. Привратник ворчал, не желая открывать «каждой служилой девке» дверь в конюшню. Услышав мои шаги, Мария облегченно повернулась в мою сторону.

— Чего упрямишься? — накинулась я на привратника. — Это служанка Джона Хаддлстоуна. Конюх ее дожидается. Господин велел нам возвращаться, как только рассветет. Нам надо ехать обратно в Состон-Холл, понимаешь? Если мы опоздаем, хозяин нас высечет.

Привратник забубнил что-то о скором конце света, если теперь добрым христианам не дают спать то какие-то путники, являющиеся среди ночи, то чьи-то слуги, уезжающие ни свет ни заря. Но дверь он все-таки открыл. Мы с Марией выскользнули во двор. Том был уже там. Он держал поводья двух лошадей: одной крупной, похожей на охотничью лошадь сэра Роберта, и второй поменьше. Не могло быть и речи, чтобы ехать на пони. Маленькая кобылка не выдержала бы долгой, напряженной дороги.

Том забрался в седло и подвел лошадь к скамеечке. Я помогла принцессе сесть позади конюха. Мария крепко обхватила его за талию и поплотнее опустила капюшон, почти целиком скрыв свое лицо. Мне тоже пришлось воспользоваться скамеечкой — стремена были слишком высоко, чтобы забраться в них без чьей-то помощи. Кажется, лошади не очень понравилась такая всадница, как я. Она дернулась из стороны в сторону. Я натянула поводья, отчего лошадь мотнула головой и тихо заржала. Я еще никогда не ездила на таких крупных лошадях, а потому побаивалась и животного, и непривычной высоты. Но, как я уже говорила, путь нам предстоял долгий и утомительный. Том выбрал самых выносливых лошадей.

Конюх тронулся первым, я — следом. Сердце громко колотилось. Снова бегство! Снова страх. Но на этот раз я была в худшем положении, чем в тот момент, когда мы бежали из Испании, а потом из Португалии. Пожалуй, даже бегство из Франции не было столь опасным, как это. Ведь на сей раз я бежала не с отцом-книготорговцем, а с претенденткой на английский трон. По нашим следам двигался Роберт Дадли с целой армией. Я была его вассалом, поклявшимся ему в верности, но сейчас помогала Марии. Я была еврейкой, старающейся вести себя, как примерная христианка. Я служила принцессе-католичке в стране, наводненной протестантами. Неудивительно, что голова у меня шла кругом, а сердце стучало громче, чем копыта лошадей. Под такую «музыку» мы двинулись на восток, навстречу восходящему солнцу.

К полудню мы достигли Кеннингхолла. Я поняла, почему Мария так торопилась попасть сюда, готовая насмерть загнать лошадей. Солнце висело высоко в небе, ярко освещая небольшой замок, похожий на крепость. Он не отличался красотой и ничем не напоминал изящные, почти игрушечные замки, которые я успела повидать в окрестностях Лондона. Впрочем, и окружающий пейзаж мало чем напоминал окрестности Хансдона. Кеннингхолльский замок был обнесен широким рвом, имел подъемный мост и ворота с опускающейся решеткой, загораживающей единственный вход. Насчет его стен из красного кирпича тоже не стоило обманываться. Их толщина была достаточной и позволяла укрываться за ними и выдерживать осаду.

Принцессу Марию здесь не ждали. Немногочисленные слуги, следившие за порядком в замке, выбежали навстречу, удивленные ее внезапным приездом. Когда стихли приветствия, принцесса кивнула мне, и я сообщила им ошеломляющие новости из Лондона. Нестройные приветствия зазвучали вновь. К этому времени наших изможденных лошадей уже отвели на конюшню. Меня хлопали по плечу и по спине, словно мальчишку. Наверное, слуги так и не разглядели во мне девочку. Я старалась улыбаться, хотя мне и без похлопываний было больно. От трехдневного путешествия в седле я до крови стерла себе кожу на ногах, от лодыжек до бедер. У меня затекли спина и плечи, а пальцы не желали разгибаться. Никогда еще я не проводила столько времени в седле. Из Хансдона в Ходдсдон, потом в Состой, далее в Тетфорд и, наконец, сюда.

Я представляла, каково сейчас Марии с ее слабым здоровьем. К тому же она была почти втрое старше меня. Но только я увидела мимолетную гримасу боли, промелькнувшую на ее лице, когда слуги ссаживали Марию с лошади. Все остальные заметили, как она слегка наклонила подбородок, слушая приветственные крики. Но уже в следующее мгновение она одарила слуг очарованием тюдоровской улыбки. Нас провели в большой зал. Там приветствия зазвучали с новой силой. Мария подняла руку. Все умолкли. Она склонила голову, молясь за душу умершего брата. Затем Мария произнесла короткую речь, напомнив слугам, что она всегда была с ними честна и умела ценить верную службу.

— Я буду вам хорошей королевой, — пообещала она, вызвав новый шквал приветствий.

Зал наполнялся народом. Сюда спешили крестьяне с близлежащих полей и лесов. Пришли деревенские жители. Слуги сдвинули столы, принесли кувшины эля, кружки, караваи хлеба и тарелки с мясом. Некоронованная королева уселась во главе стола и весело улыбалась всем. Казалось, эта женщина никогда в жизни не болела. Проведя за столом час, она со смехом объявила, что королеве негоже оставаться в одежде служанки, и удалилась в свои покои.

Обстановка в ее здешней спальне была такой же скромной, как в Хансдоне. Пожалуй, даже скромнее. Простая кровать, далеко не новые простыни. Но если Мария устала так, как устала я, наверное, она согласилась бы спать и на рогоже. Слуги притащили к ней в спальню деревянную лохань, выложенную тканью, чтобы не занозиться. В лохань налили горячей воды. Им удалось отыскать несколько старых платьев Марии, оставшихся от ее прежних поездок сюда. Все их аккуратно выгладили и положили на кровать.

Наконец-то она смогла сбросить чужой плащ и поношенное платье, купленные за два шиллинга.