На тринадцати ветрах. Книги 1-4 - Жюльетта Бенцони

давая дорогу прекрасному теплому свету. Низкая дверь отворилась, пропустила Гимара, который сразу же отошел в сторону, а за ним появилась высокая фигура женщины в черном. Она куталась в плащ, капюшон прикрывал ее рыжие волосы.

Оба прошли мимо караульных и подошли к карете. Тремэн быстро нагнулся и открыл дверцу. Элизабет поднялась на подножку, но, увидев отца, резко отпрянула.

— Как? Это вы?

И ни капли радости в этом холодном вопросе! Скорее разочарование, и оно поразило Гийома.

— А кого ты, собственно, ждала? — негромко спросил он.

— Не знаю... Кого-нибудь из наших.

— Садитесь же, мадемуазель! — прошипел Гимар, которого начала тревожить эта ситуация. — Мы не можем терять время!

Элизабет машинально повиновалась, села рядом с отцом, а Гимар птицей взлетел на козлы. Его кнут щелкнул, и лошади с ходу пошли галопом. С нарастающей грустью Гийом смотрел на неподвижный профиль дочери.

— Ты меня не даже обнимешь?

— В нынешних обстоятельствах меня этот вопрос удивляет.

— Обстоятельства? Я уже понял, что ты не считаешь меня одним из «ваших», но я тем не менее только что вытащил тебя из тюрьмы.

Элизабет повернула голову, и Тремэн увидел перед собой воплощение гнева и боли одновременно.

— Кто вам сказал, что я не хотела там остаться, зная, что вы сделали все, чтобы нас туда отправить?

Гийому показалось, что ему на плечи упала ледяная глыба. Неужели она действительно могла поверить?..

— Я? Я бросил тебя в тюрьму? Ты подозреваешь меня в том, что я вас выдал?

— А кто еще мог это сделать? Полиция как будто случайно атаковала нас спустя всего несколько часов после вашего ухода. В вашей виновности никто не сомневался, я думала, что умру со стыда!

— Ты могла в это поверить? Поверить до такой степени, что тебе было стыдно, хотя я дал вам слово? Я надеялся, что ты знаешь меня лучше.

— Я тоже так считала, но после прошлого Рождества мне пришлось констатировать, что я почти совсем вас не знаю.

— И что ты думаешь теперь?

— Что для вас превыше всего исполнение вашей воли и ваших желаний. Вы стали близки с Лорной, не думая о последствиях. Я ускользнула от вас, и вы жаждали принудить меня к повиновению. Любыми средствами!

Вот до чего все дошло! Девочка, которую он любил больше всего на свете, превратилась в его врага! Боль, которую испытал от этого Гийом, была такой нестерпимой, что он едва не заплакал. Неожиданный приступ гнева спас его от этого.

— Насколько мне известно, ты еще не королева, поэтому поумерь-ка свою спесь! Я знаю свои ошибки, но тебе пришло время задуматься о своих. Любая приличная девушка, сбежавшая с юношей, испытывала хотя бы неловкость, возможно, угрызения совести из-за того, что она натворила. Но только не ты! Ты слишком хороша для этого! Ты решаешь, ты судишь, ты обвиняешь, при этом ты не знаешь ровным счетом ничего! Разумеется, я тебя искал, но какой отец на моем месте поступил бы иначе? И я сказал тебе об этом. Разумеется, я хотел, чтобы ты вернулась. В этом случае я не представляю, как я мог надеяться увезти тебя домой, сначала отправив в тюрьму по обвинению в заговоре против безопасности государства...

— Судя по всему, вам не стоило большого труда освободить меня. Этот эпизод — о, какой драматичный! — был всего лишь частью постановки, которую вы придумали. Меня арестовывают, вы меня спасаете... и я падаю в ваши объятия, плача от облегчения и признательности! Все отлично продумано!

Раздался звук пощечины. Она была настолько сильной, что голова Элизабет ударилась об обивку кареты. В первый раз Гийом ударил свою дочь. И от этого он пришел в ужас, его трясло от сознания, что он совершил непоправимое. Молодая женщина даже не моргнула глазом, лишь прижала ладонь к щеке, на которой осталось красное пятно.

— Прости меня, — прошептал Гийом. — Ты же знаешь, насколько опасно выводить меня из себя. Я не хотел этого делать!

— Если вам стало от этого легче, я не стану жаловаться.

И снова этот холодный, отстраненный, высокомерный тон! Тремэн разочарованно пожал плечами.

— Ты упрямее мула. Но все же выслушай меня. Я клянусь жизнью твоих братьев, что ни с кем не говорил о нашей встрече. Атака, жертвами которой вы стали, была инициирована полицейскими, которые следили за поместьем Кроуфорда из соседнего владения, откуда предварительно вывезли хозяев. За вами наблюдали с верхушек деревьев. Впрочем... Подумай хоть немного! Каким образом я мог убедить этих людей арестовать лишь тебя и позволить убежать более важному персонажу? А ведь он сбежал, оставив тебя в руках ищеек!

Маленькое холодное личико вдруг осветилось радостью.

— Он действительно смог от них ускользнуть? Эти люди не схватили его?

— Нет. Он еще бегает. Возможно, это ненадолго, но пока он свободен. Тебя взяли одну... Хотя нет, был еще один какой-то сообщник. Все остальные ускользнули!

— А Кроуфорды? Их тоже арестовали?

— Нет, они пользуются высоким покровительством. Кроме того, им очень повезло, что их особняк расположен довольно далеко от летнего домика. И потом полицейские действовали по приказу бывшего, а не действующего министра. А так как эти двое воюют между собой, результат подушился плачевный. Господину Талейрану это не понравилось.

Элизабет вздрогнула.

— Вы знакомы с Хромым дьяволом?

— Благодаря ему ты сейчас здесь, со мной. Днем он отвез меня в Сен-Клу, познакомил с Первым консулом, который соблаговолил увидеть в твоей эскападе всего лишь одну из тех глупостей, которые совершают молоденькие девушки...

— Проклятие! — с легкой усмешкой воскликнула Элизабет. — Меня освободил сам Бонапарт! Какая слава! Ему известно, кто я такая?

— Ты сошла с ума? Мы поостереглись упоминать о твоем замужестве, — сказал Гийом, понизив голос. — Так захотел Талейран. И не без причины: как бы он стал просить у консула помилования для так называемой королевы Франции? Ты бы осталась в тюрьме до конца жизни!

В карете повисло молчание. Опершись головой о подушки, Элизабет закрыла глаза. Через некоторое время она прошептала:

— Тюрьма до конца жизни? Это то, что ожидает Луи Шарля, если они его схватят?

— Не знаю. Может быть.

— Если произойдет это великое несчастье, я присоединюсь к нему. Больше ничто не должно нас разлучить.

— Ты до такой степени его любишь?

— Мне невыносима мысль о жизни без него. Вы должны были бы