Виктория Холт - Песня сирены

Я миновала Эндерби-холл. Тут никто не жил — чистой воды абсурд, как выражался отец. Такой большой дом, с обстановкой, и стоит без дела, а все из-за Карлотты, ее капризов. Этот дом достался ей вместе с остальным богатством от Роберта Фринтона. Одно время она подумывала о том, чтобы продать имение, но внезапно — очередной каприз, говорил отец, — изменила свое решение.

Не скажу, что Эндерби был уж очень мне по душе. Когда мы были маленькими, Карлотта как-то попыталась меня тут напугать. Она поведала, что однажды, будучи еще совсем крошкой, забрела сюда и заблудилась. Старшие, конечно, запаниковали, но вскоре обнаружили ее спящей в шкафу. На Роберта Фринтона это так подействовало, что с тех пор он стал называть этот шкаф не иначе, как «Шкаф Карлотты».

Она заманила меня сюда и попыталась запереть, но я догадалась, что у нее на уме, и единственный раз в жизни сумела ее перехитрить и улизнуть. «Глупая! — вскинулась она потом. — Я не собиралась бросать тебя тут одну! Я хотела лишь, чтоб ты поняла, что чувствует человек, оказавшийся взаперти в заколдованном доме». Она смерила меня взором, в котором таилась, как это часто у нее бывало, злоба. «Некоторые седеют за одну ночь! — объявила она. — Некоторые просто помирают со страху! Интересно, как бы ты выглядела с седыми волосами? Все, наверно, лучше, чем с бесцветными!»

Да, Карлотта иногда была безжалостна, но мое благоговение перед ней ни разу не пошатнулось. Я всегда искала возможность привлечь ее внимание и была безумно рада, когда это удавалось, пусть даже ценой кошмарных экспериментов, вроде того, которому она собиралась меня подвергнуть в Эндерби-холле.

Итак, я проехала мимо, вдоль границы владений, некогда купленных моим отцом и потом перешедших к Эндерби. Ныне вокруг поместья была возведена стена.

Я уже почти миновала Грассленд Мэйнор, имение Уиллерби, когда юный Томас Уиллерби заметил меня и позвал заглянуть к ним. Мне ничего не оставалось, как принять приглашение, а другого и не ожидалось. Томас-старший вообще обожал гостей, особенно если в этой роли оказывался кто-нибудь из Эверсли.

Я отвела лошадь на конюшню, и мы вместе с Томасом-младшим вошли в дом.

Томас-старший пришел в восторг, увидев меня. Мне пришлось поделиться с ним всеми-новостями, а он тем временем послал за вином и пирожными, которые я, чтобы его не обидеть, должна была отведать. Он любил щегольнуть своим гостеприимством.

Я сообщила, что матушка скоро вернется, и он заметил, как мы все, должно быть, рады пополнению в семье. Я созналась, что уже заждалась матушку. Вот она приедет, и тогда мы узнаем самые важные новости о ребенке и Карлотте.

Он сказал:

— А у меня тоже есть новости: я купил местечко неподалеку от Йорка.

— Ой, неужели вы все-таки решили уехать?

— Как ты, вероятно, знаешь, моя дорогая, я довольно долго колебался и, наконец, принял решение.

— А что будет с Грасслендом?

— Я продам его.

«Странно, — подумала я, — почему удача не улыбнется местам вроде Грассленд Мэйнор или Эндерби-холл? Неужели и впрямь существует такая вещь, как невезение, ведь эти дома, по всей видимости, так и притягивают к себе гнев судьбы? Даже семейство Уиллерби не избежало его, хотя одно время они жили счастливо. А потом жена Томаса умерла, родив малютку Кристабель. Все это так печально…»

— Вот такие дела, — сказал Томас-старший. — Быть может, твои родители помогут мне с продажей? Сам я не хочу оставаться здесь и ждать, пока все уладится… У меня ведь теперь есть новый дом.

— Мы с удовольствием покажем ваше имение всем живущим вокруг. Вы уже обсудили это с отцом?

— Нет, ждал, когда твоя матушка вернется. Ты говоришь, она скоро прибудет? Это хорошее известие. Придворные вести куда хуже.

— Даже так?

— Увы! Король, говорят, сломал ключицу.

— Надеюсь, это не очень серьезно?

— Какое-то время ему, по слухам, придется побыть в постели, — подал голос Томас-младший. — Он ехал верхом из Кенсингтона в Хэмптон-корт и упал с лошади. Та, говорят, запнулась, угодив ногой в кротовую нору — Я слышала, — добавил его отец, — что якобиты, напившись «до чертиков», поднимали очередной бокал за этого крота, который будто бы сослужил стране хорошую службу.

— Как жаль, что они радуются чужой беде! Ну, а лошадь? Она-то сильно пострадала?

— Чего не знаю, того не знаю, по-моему, это считается несущественным.

Пока мы пили вино, появился еще один гость. Это был мой дядюшка Карл из Эверсли. Он служил в армии и домой возвращался лишь на побывку.

— Кого я вижу!.. Привет, Дамми! — воскликнул он. Он вообще очень веселый, наш дядюшка Карл, и воображает, что тонко шутит, коверкая мое имя, а ведь ему прекрасно известно, как раздражает это мою матушку.[2] — А у меня новость: король скончался.

— Я думал, он всего-навсего ключицу сломал, — пробормотал Том Уиллерби.

— Очевидно, у него и раньше бывали приступы, но он в течение какого-то времени пытался сохранить свое недомогание в тайне, а сегодня в восемь утра скончался.

— Ну, а теперь начнется, — заметил Томас Уиллерби. — Пойдут круги по воде.

— Если вы имеете в виду якобитов, то совершенно с вами согласен. Они лишились последнего шанса, сегодня же Анна была провозглашена королевой. Так как, не выпить ли нам за новую власть?

Бокалы были наполнены, и мы выпили за здоровье нового монарха королевы Анны.

У Эверсли всегда были тесные связи с двором. Мой дед Карлтон Эверсли ходил в больших друзьях у Карла II. Потом он, правда, оказался замешан в мятеже Монмута и вместе с пресловутым Джеймсом,[3] разумеется, попал в немилость. Хотя Вильгельм и Мария приняли его, он никогда уже не достигал тех вершин, что при Карле. Но как бы там ни было, присутствие наше на коронации представлялось само собой разумеющимся, и мы занялись необходимыми приготовлениями к отъезду.

На дворе уже стоял апрель. Дочери Карлотты исполнилось два месяца, так что ей о Лондоне думать не приходилось. Харриет тоже не поехала. Должно быть, она впервые в своей жизни пропускала такого рода событие, но, мне кажется, тут начал давать знать о себе возраст, все-таки она была на несколько лет старше моей бабушки.

Никогда еще из Эверсли не отправлялась столь большая компания: бабушка с дедом, мои родители, дядюшка Карл и я.

— Дамми, — заметил дядюшка Карл, — тебе будет весьма полезно увидеть хотя бы кусочек жизни.

— Она еще слишком мала, Карл, — сказала матушка. — И зовут ее, между прочим, Дамарис.

— А я разве спорю? — парировал дядюшка Карл. — Еще с тех пор, когда держал ее, совсем кроху, на руках, я помню, что нельзя называть маленькую Дамми «Дамми».