Лоретта Чейз - Вчерашний скандал

— О, да, в самом деле, — сказал сторож. — Я сказал им приходить завтра. Это вовсе небезопасно, я предупредил их, но они слушать не хотели. Прежде чем я понял, что происходит, я уже указывал им дорогу и отвечал на вопросы. Но, сэр, меня не нанимали для экскурсий по ночам, и больше никаких исключений я не сделаю.

— Разумеется, нет, — согласился Лайл. — Но, возможно, вы нам сможете сказать, когда они ушли?

— Не более десяти минут назад, я уверен. Может быть, четверть часа, в точности не припомню. Но они ушли второпях. Говорили, что потеряли счёт времени.

— Они не упоминали, случайно, куда направляются? — спросил Лайл.

— В «Джордж» на Кони-стрит, как они сказали. Они спрашивали меня, как скорее добраться туда. Говорили, что опаздывают на ужин.

— Если они ушли десять минут назад, мы должны были встретить их, — сказал Лайл.

— Они могли пойти другой дорогой, — ответил сторож. — Вы пришли от Стоунгейта?

— Да. А они…

— Как я им пояснил, это название происходит от камня, привезённого для строительства собора, — поведал ему их осведомитель. — Его везли баржами по воде и выгружали в Стэйн-Гейте, ниже Ратуши.

— Вы думаете…

— Им было интересно узнать, что писатель Лоуренс Стерн жил в Стоунгейте в свои холостяцкие дни.

— Думаете, они пошли другой дорогой? — торопливо спросил Лайл.

— Возможно, они по ошибке свернули в Малый Стоунгейт, — отвечал сторож. — Надеюсь, леди не заблудились. Я проследил, чтобы они благополучно вышли из церкви. Даю вам слово. Проход в самом деле плохо освещён, а со всеми этими обломками вокруг, очень легко…

Его прервал вскрик.

Лайл повернулся в сторону звука. И не увидел ничего. Затем он понял, что не видит ничего на месте, где должна была стоять Оливия.

— Оливия! — крикнул он.

— Ой, ой, — отозвалась та. Затем, припомнив, что должна изображать мужчину, девушка добавила:

— Чёрт побери!

Её голос прерывался. В самом деле, от боли слёзы навернулись на глазах, и ей хотелось заплакать, хотя, по большей части, от раздражения. Не было возможности красиво выйти из этой ситуации.

— Я здесь.

— Где?

Свет свечи и фонаря блуждал по грудам обломков.

— Здесь, — повторила она.

Наконец, свет пролился на неё, находящуюся в унизительной позе.

Оливия лежала, задом кверху, на куче хлама, камней и всякой прочей ерунды, о которую споткнулась. Когда мужчины подошли ближе, девушка увидела, что это был очень маленький холмик. Но, как и маленькая ямка, которая погубила Меркуцио, для неё этого оказалось достаточно. Она сильно ударилась коленом и упала на локоть, боль от которого резко отдавалась вверх по руке. Но эту боль нельзя было сравнить с тем, что она ощутила при попытке подняться.

Лайл передал свечу сторожу и присел на корточки рядом с ней.

— Вот поэтому я говорил им не ходить ночью, — заговорил сторож. — Можно запнуться и раскроить себе череп. Даже в дневное время нужно следить, куда ступаешь.

— Немного назад, — сказал Лайл. — И держите фонарь повыше.

Сторож отступил и сделал так, как ему было сказано.

Подавив стон, Оливия ухитрилась немного повернуться. Ей безразлично, что видит Лайл, но она не хотела, чтобы ее зад оказался в центре внимания и сторож глазел на него.

— Где твоя шляпа? — спросил Лайл тихим голосом.

— Не знаю.

Он легко провёл пальцами по её туго заколотым волосам.

— Ты, кажется, не истекаешь кровью.

— Я упала на руку.

— Если бы не это, ты разбила бы себе голову.

— С моей головой всё в порядке.

— Это спорный вопрос.

— Моя нога. Я не могу подняться.

— Я тебя задушу, — сказал Перегрин. — Говорил же тебе…

— Держаться рядом. Знаю. Но я только отодвинулась в сторону совсем немного. Я хотела только быстро осмотреться, пока он нас не выставил. А потом…

— Ты оступилась.

— Я упала не сильно, но моя правая нога меня не держит. Думаю, я вывихнула лодыжку. Ты поможешь мне встать?

— Что-нибудь сломано, будь ты неладна?

— Не думаю. Только нога. Она не слушается и адски болит, если я пытаюсь заставить её повиноваться.

Лайл пробормотал что-то по-арабски. Она предположила, что английских ругательств оказалось недостаточно для выражения его чувств. Тут его ладонь сжала её правую ногу, и она практически взвилась в воздух. Перегрин осматривал ногу, дюйм за дюймом, мягко поворачивая в разные стороны. Оливии пришлось сделать всё возможное, чтобы удержать стон, и у неё не было полной уверенности, вызвано ли это болью или ощущением его руки на ней.

От ступни Лайл быстро, но осторожно перешёл к колену.

— Не думаю, что ты что-то сломала.

— Я так и сказала…

Она не договорила, поскольку он привёл её в сидячее положение. И прежде чем девушка успела набрать воздух, Перегрин подхватил её под руки и поставил на ноги. Когда нога коснулась земли, Оливия поморщилась.

— Не становись на неё, — сказал он. — Тебе придётся опираться на меня. К счастью, мы не далеко зашли.

Говоря это, он просунул руку под её плащ и обнял за спину. Надёжно держащая Оливию рука была тёплой и крепкой. Она чувствовала её у себя под грудью. Грудь тоже чувствовала эту близость, напрягаясь всей кожей, в то время как ощущения, сокрушающие мораль, каскадом устремились ниже.

Удерживая девушку, Лайл выудил из кармана несколько монет и отдал их сторожу.

— Простите за беспокойство, — проговорил он.

— Надеюсь, юный джентльмен скоро поправится, — на прощание сказал им мужчина.

— Благодарю, — мальчишеским голосом произнесла Оливия.

Лайл промолчал. Он ловко повёл её к двери и стал медленно спускаться по лестнице во двор.

Они в молчании шествовали по узкому переулку к Хай-Петергейт.

Лайл не доверял своему голосу.

Она до смерти напугала его. Она могла сломать шею или разбить голову.

Даже зная, что она более-менее цела, он волновался — о сломанных костях, осколочных переломах, сотрясении мозга.

Кажется, она всего лишь подвернула щиколотку. Но беда в том, что он слишком долго шёл к этому заключению.

Лайл ощупал её голову, ступню и ногу. Он осматривал её слишком тщательно и потратил на это слишком много времени.

Это было неразумно. Он повёл себя ещё глупее, когда ставил девушку на ноги: просунул руку ей под плащ, вместо того, чтобы положить руку поверх одежды.

Вместо встречи с защитным слоем жилета Перегрин ощутил тонкую ткань рубашки и талию её брюк. Когда она оперлась на него, нижняя часть ничем незащищённой груди прижалась к его руке. Под рубашкой нежная плоть была такой тёплой.