Мэри Бэлоу - Искусная в любви

Его глаза, когда он смотрел на нее, улыбались. Это был еще один его дар – способность улыбаться с непроницаемым лицом.

– С удовольствием, – отозвалась она. – Я только надену шляпку.

Глава 10

Вовлечь ее в обучение игре в крикет было ошибкой, не говоря уже о том, чтобы показывать, как следует бросать мяч, устроившись позади нее Неожиданно Фердинанд почувствовал себя так, словно наступил жаркий июль. Но еще опаснее были ее смех и бурная радость, когда она наконец правильно бросила мяч. Когда Виола повернулась к нему с ослепительной улыбкой, он с трудом подавил в себе желание взять ее на руки, закружить и посмеяться вместе с ней.

А теперь он пригласил ее на прогулку!

Когда Виола вышла из дома, на ней была соломенная шляпка, которая элегантно и привлекательно сидела на ее короне из кос. Светло-бирюзовые ленты в тон платью были завязаны большим бантом под левым ухом. «Она – воплощение чистоты и непосредственности», – подумал Фердинанд.

Прогуливаясь по дороге за домом, они обсуждали самые тривиальные вопросы. Это место в парке больше всего полюбилось Фердинанду. Широкую и поросшую травой дорогу с двух сторон окаймляли старые липы. Почва под ногами была мягкой и пружинистой. В траве стрекотали кузнечики, на деревьях пели птицы.

Виола шла, заложив руки за спину. Он почти не видел ее лица, которое закрывали поля шляпки. «Черт побери, – неожиданно подумал он, – я буду скучать, когда она уедет».

– Вы помогаете учить детишек в сельской школе, – заметил он. – Где вы получили образование?

– Меня учила мать, – ответила Виола.

– Я узнал от Пакстона, что вы сами ведете бухгалтерские книги.

– Да.

– И принимаете самое активное участие в управлении имением.

– Да.

Он видел, что она не собирается развивать эту тему, как, возможно, и любую другую. Но стоило ему подумать об этом, как она повернула голову и посмотрела на него.

– Для чего вам «Сосновый бор», лорд Фердинанд? – спросила Виола. – Вы выиграли его и верите, что он станет вашим? Это крошечное имение находится далеко от Лондона и от той жизни, которую вы привыкли вести там.

Это далеко не культурный центр. Что вы нашли здесь?

Фердинанд глубоко вдыхал ароматы окружавшей их природы, обдумывая свой ответ.

– Пожалуй, пытаюсь найти себя, – признался он. – Я никогда не обижался на моего старшего брата. Я всегда знал, что наше родовое имение Актон-Парк и вся остальная собственность будут принадлежать Трешему, а я навсегда останусь безземельным младшим сыном. Я не раз задумывался над тем, какую выбрать карьеру, подумывал даже о научном поприще. Если бы мой отец был жив, он настоял бы на приобретении патента на офицерский чин в престижном кавалерийском полку. Именно этого всегда ожидали от вторых сыновей в династии Дадли. Я никогда не знал, что делать с моей будущей жизнью, не знал до сих пор. Лишь теперь я понял, что хочу стать сельским сквайром.

– Вы богаты? – поинтересовалась Виола. – Думаю, это так.

Ему и в голову не пришло счесть ее вопрос неуместным.

– Да, – признался Фердинанд.

– Очень богаты?

– Очень.

– Тогда вы могли бы купить землю где-нибудь еще?

Она отвернулась от него, чтобы он не видел ее лица.

– Вы имеете в виду вместо того, чтобы поселиться в «Сосновом бору»? – спросил он. Как ни странно, мысль о" том, чтобы купить землю и обосноваться на новом месте, не приходила ему в голову. – Но зачем мне это? И что мне делать с этой собственностью? Продать ее вам? Подарить?

– У меня уже есть собственность, – откликнулась она.

Фердинанд вздохнул.

– Надеюсь, что через день-два этот вопрос будет окончательно решен и ни у кого не останется сомнений, кому принадлежит это имение. До тех пор, наверное, чем меньше обсуждать этот вопрос, тем лучше. Почему вы так привязаны к «Сосновому бору»? Вы рассказывали, что выросли в Лондоне. Разве вы не скучаете по нашей столице и по друзьям, оставшимся там, по матери? Не будете ли вы счастливее, вернувшись туда?

Виола долго молчала, казалось, что она и не собирается отвечать. Когда же она ответила, ее голос был так тих, что Фердинанд с трудом расслышал то, что она сказала.

– Потому что именно он подарил мне его, – пробормотала она. – И потому, что жизнь здесь и жизнь в Лондоне отличаются словно рай и ад.

Ее ответ удивил, но не встревожил Фердинанда.

– Ваша мать по-прежнему живет в Лондоне? – поинтересовался он.

– Да.

Фердинанд понял, что Виола не желает обсуждать и эту тему, но переезд девушки к матери представлялся ему неплохим решением проблемы.

Они дошли до места, где дорога поднималась на крутой склон холма.

– Поднимемся наверх? – спросил Фердинанд.

– Конечно. – Виола даже не замедлила шага.

Приподняв подол платья обеими руками, она стала подниматься, опустив голову, чтобы видеть, куда ставит ногу. Через некоторое время она замедлила шаг и перевела дыхание. До вершины было еще далеко, и Фердинанд предложил ей руку. Она приняла ее, и он тянул ее вверх всю оставшуюся часть подъема, пока они не добрались до поросшей травой вершины. Он совершил ошибку, немедленно не освободив ее руку. Через какое-то время будет более неловко отпустить ее, чем удерживать. Ее пальцы крепко обнимали его ладонь.

– Когда ребенком я стоял на вершине самого высокого холма в Актон-Парке, – вспомнил он, – я всегда воображал ее крышей мира. Я был господином всего, что представало перед моими глазами.

– В детстве воображение творит чудеса, – сказала она в ответ. – Ребенком так легко верить в вечность, в светлое завтра.

– Я всегда верил, что счастливое завтра можно заслужить героическими подвигами, личной отвагой. Если я убью одного-двух драконов, все сокровища Вселенной будут принадлежать мне. Разве детство не дар, даже если за ним следуют разочарования и цинизм?

– Вы так считаете? – спросила Виола, не отрывая взгляда от широко раскинувшихся полей, реки и дома внизу, удачно расположенного среди деревьев. – Не будь иллюзий, не было бы и разочарований. Но тогда у людей не осталось бы ничего, чем защитить себя от боли реальной жизни.

Ее рука, мягкая и теплая, лежала в его руке. Легкий ветерок играл полями ее шляпки и лентами, завязанными под подбородком. Фердинанду отчаянно захотелось поцеловать ее, и он подумал, уж не влюбился ли он? Или же то, что он ощущал, была нежность и жалость? В этот момент он испытывал все, что угодно, кроме вожделения.

Виола повернула голову, чтобы взглянуть на него.

– Я намеревалась возненавидеть вас, презирать, – призналась она. – Я хотела, чтобы вы оказались отвратительным и беспутным.