Виктория Холт - Три короны

Анна застенчиво улыбнулась. Было видно, что Мария-Беатрис пришлась ей по душе.

Карл дружески похлопал Якова по плечу.

– Полагаю, ты уже пользуешься преимуществами своего нового положения? – с улыбкой спросил он.

Яков нахмурился.

– Чудесное создание, – пробормотал он. – Вот только уж очень юное.

– Брат мой, правильно ли я тебя понял? Гм… Не часто мужчины жалуются на молодость своих жен и любовниц!

– Она еще совсем ребенок. И, судя по всему, ее воспитывали так, словно хотели сделать из нее весталку – свою девственность она возводит в какой-то культ.

– Ну, надеюсь, в твоем доме она скоро забудет о таких глупостях.

Яков промолчал, и король добавил:

– Твои недруги открыто говорят, что ты должен покинуть двор – поскольку вступил в брак с католичкой. Как ты отнесешься к предложению провести какое-то время в Ричмонде или где-нибудь еще?

– Мое место при дворе.

– Я тоже так думаю, – кивнул Карл. – Впрочем, верно и другое. Сдается мне, если бы ты с такой же ловкостью обхаживал законную супругу, с какой навлекаешь неприятности на свою голову, твоя новая жена уже давно бы уразумела, что быть весталкой ничуть не заманчивей, чем стать герцогиней Йоркской.

– Я не покину двор.

– Как я уже сказал, у меня нет никакого желания нарушать твои планы, брат мой. Но дело в том, что тобой недоволен народ Англии. Ты открыто склоняешься к папской религии, а люди этой страны не питают особого почтения к римской церкви.

– Что я должен делать?

Карл пожал плечами. В душе он и сам придерживался католической веры – даже заключил с Луи Четырнадцатым сделку, имевшую целью возвращение Англии в лоно католицизма, – однако относился к вопросам религии осторожно, не разглашая своих тайных пристрастий. Почему же Яков не мог поступать подобным образом?

– Соблюдай меры предосторожности, брат мой. Оставайся при дворе и оказывай знаки почтения своей новой супруге. Пусть каждый мужчина поймет, что ты знаешь, как он завидует тебе, обладателю такого сокровища. Исполняй свой супружеский долг. Люди должны прийти к мысли о том, что твоя юная жена не только католичка, но и женщина, способная стать матерью. Действуй, Яков, действуй. И, пожалуй, еще один совет. Избавься от ее матери.

– Мария-Беатрис совсем затоскует без нее. Карл проницательно улыбнулся.

– Видишь ли, Яков, если юная принцесса приезжает в чужую страну, а до этого… ну, скажем, проявляет некоторое упрямство… я полагаю, в таком случае она изменится не раньше, чем ее перестанут окружать родственники – люди, под чьим влиянием она выросла. Эта пожилая леди уже одним своим присутствием напоминает несчастной девочке обо всем, что она оставила в своем захудалом монастыре. В общем, избавься от ее матери, и через несколько дней она начнет привыкать к нашему образу жизни. Ей попросту некуда будет деться – Уайтхолл это не храм Весты, для монашек здесь нет подходящих условий.

Яков задумался. Карл, в первую же встречу очаровавший Марию-Беатрис, умевший выпутываться из самых затруднительных положений, успешно скрывавший свои католические пристрастия и заключивший с французским королем договор, который мог стоить ему трона, если не жизни, – уж он-то знает, как следует поступать в данном случае.

Исполнилось ровно шесть недель со дня прибытия Марии-Беатрис в Англию. Прошли рождественские праздники – своей экстравагантной красотой они поразили юную итальянку. Кроме того, она удивилась одному неожиданному открытию. Оказывается, ее обаятельный деверь вовсе не проводил ночи с королевой, как ему полагалось по законам брака. Попутно выяснилось, что к супружеской верности в этой непостижимой стране относятся скорей с сочувствием, чем с уважением. Причем, странное обстоятельство: общества супруга королева добивалась с таким же рвением, с каким Мария-Беатрис пыталась избавиться от него. При дворе царили веселье и всеобщий разгул; нравы здесь были самые разнузданные. И все же она не могла не признать некоторой известной привлекательности за законодателем этой беспутной жизни – королем Карлом. В какой-то степени он даже заставил ее примириться с обычаями английского двора.

Узнав о скором отъезде своей матери, она горько заплакала.

Герцогиня Лаура как могла утешала ее; говорила, что не имеет права надолго оставлять без присмотра Модену и молодого герцога Франческо. Она и так совершила беспрецедентный поступок, приехав в Англию вместе со своей любимой дочерью; теперь ей необходимо вернуться в Италию.

– Я умру, не вынесу разлуки, – прошептала Мария-Беатрис.

– Ну что ты, дорогая. У тебя здесь много друзей. И, между прочим, твой супруг очень хорошо относится к тебе.

Мария-Беатрис вздрогнула. Герцог Йоркский и вправду был добрым человеком. Вот только по ночам… Пожалуй, если бы в природе не существовало такого времени суток, она бы с большим удовольствием проводила досуг в обществе своего супруга.

– Если ты уедешь, – сказала она, – мое сердце будет навсегда разбито.

– Какой вздор, – поморщилась герцогиня и тотчас отвернулась к окну.

Она не желала показывать, насколько встревожили ее слова дочери.

После отъезда герцогини Мария-Беатрис впала в глубокую меланхолию, и Яков уже подумывал – а не предоставить ли ее на несколько дней заботам итальянских служанок? Ему было неприятно сознавать, что его присутствие расстраивает ее не меньше, чем разлука с матерью.

В начале января Мария-Беатрис сказала ему:

– Когда я начну готовиться к рождению ребенка, у нас отпадет необходимость ночевать в одной комнате.

Яков грустно посмотрел на нее.

– Хорошо, – вздохнул он. – Все будет так, как ты пожелаешь.

Служанки уложили ее в постель. Как всегда по вечерам, она дрожала. Вот и все, скоро он будет здесь. Она боялась всего этого – его прихода, исчезновения служанок, задувания свечей.

Он опаздывал. Служанки, перешептывавшиеся в углу, этого не замечали, но она сразу обратила внимание. Слава Богу, подумала она, хоть какая-то передышка перед моими мучениями.

Служанки все шептались и шептались – а он все не появлялся.

– Его Светлость задерживается, – наконец сказала Анна. Мария-Беатрис кивнула.

– Да, вы можете идти. Скоро он будет здесь.

Они вышли, а она осталась лежать в постели, с дрожью прислушиваясь к шагам за дверью.

Все было тихо – только потрескивали свечи да ветер завывал за окном.

Мария-Беатрис прождала не меньше часа, затем заснула, а утром, проснувшись, увидела рядом с собой взбитую подушку, ровно постеленное одеяло – и поняла, что он так и не приходил.

Она села на постели, расправила локоны и сладко потянулась.