Мэри Бэлоу - Сети соблазна

Джеймс вздохнул, не открывая глаз.

– Я был так молод, – сказал он. – Разве нельзя сделать скидку на юношескую необузданность и бунтарство?

– Вас воспитывали для того, чтобы вы шли по прямой и узкой дороге к спасению, – отвечал его отец. – Я не могу простить грех блуда и буйства. У меня нет власти, чтобы даровать подобное прощение. Я могу простить позор и страдания, навлеченные на вашу мать, на Александру и на меня. И я уже простил их, равно как я сам должен ожидать прощения. Но я не могу забыть их, покуда сердце ваше ожесточено.

– Я любил ее, – сказал Джеймс, – со всем пылом юношеской любви. Я не знаю, продолжал бы я любить ее и дальше. Теперь это не имеет значения. Мне было двадцать лет, а ей – семнадцать. Конечно, плохо было, что мы с ней спали. Последствия доказали это. Мы сумели бы ответить за последствия вместе. Возможно, мы были бы счастливы; возможно, нет. Но нам нужно было позволить исправить все, что мы натворили.

– Я бы не стал смотреть, как мой сын женится на потаскухе, – злобно проговорил лорд Бэкворт.

Джеймс вцепился в подлокотники кресла.

– Дора не потаскуха, – возразил он. – Она предоставила мне привилегии мужа, которые не должна была предоставлять и которыми я не должен был пользоваться. Но она не потаскушка. Она была молода и влюблена.

– Молодость не извиняет подобного греха, – настаивал отец. – И даже в то время вы не выказали должного стыда. Зато неистовства было хоть отбавляй. А потом последовали годы угрюмой злобы. Вашей матери и мне пришлось многое вытерпеть, Джеймс. И теперь вы ждете, что я все забуду?

Вскочив с места, Джеймс заходил по комнате.

– Зачем вы это сделали? – спросил он. – Я так и не смог понять истинные причины вашего поступка. Она была очень молода, это верно, и я понимаю ваши амбиции касательно меня, поскольку я ваш единственный сын. Я понимаю, что вы, вероятно, решили, будто бы мое будущее погубит женитьба в то время, когда я еще не окончил университет. Но как бы то ни было, она не была мне неровней. Ее опекуном был герцог Питерли.

– Она потаскуха, – повторил лорд Бэкворт.

– Если она была такой, – сказал он, – то и я был таким же, только мужского рода. Вы знали, что я ее любил. Вы не могли не понимать хотя бы отчасти, что ваши поступки способны разбить людям сердца. Почему вы так поспешно выдали ее замуж за Драммонда? Договорившись обо всем с Питерли. Я не очень обвиняю Питерли. Он был в Лондоне и, конечно же, не знал об истинном положении дел. Я уверен, что вы скрыли правду, когда вели с ним переговоры. И ее брат не решился действовать в одиночку – он не стал бы противостоять вам и Питерли. Именно вы все это устроили. Заплатили Драммонду. Запугали Дору. Не позволили ей связаться со мной и сами не сделали этого, пока не было уже слишком поздно. Почему вы так поступили? Объясните же.

– Я поступил так для того, чтобы спасти нас всех от скандала, – ответил его отец, возвышая голос. – Я поступил так для того, чтобы спасти своего сына от объятий шлюхи. Я надеялся, что вы сможете признать ваши грехи и очиститесь от них прежде, чем подвергнете вечной опасности вашу бессмертную душу.

Джеймс перестал метаться по комнате. Он остановился и посмотрел на отца.

– Неужели вы не понимали, что вы меня уничтожили? – спросил он. – А ее? Неужели у вас не было никакого сострадания хотя бы к чувствам молодой девушки, у которой не было никого, кроме юного брата и отсутствующего опекуна, кто мог бы ее защитить? Неужели вы не видели, что не дали мне пути к искуплению? И неужели вы надеялись, что я найду дорогу к Господу, когда вы лишили меня даже ограниченных знаков любви, которые вы выказывали мне, когда я был мальчиком и юношей? Неужели вы не понимали, как вы не правы?

Лорд Бэкворт стукнул кулаком по подлокотнику.

– Достаточно! – сказал он. – Вы не изменились, не возродились. Ваш грех должен быть отторгнут от вас и возложен на меня. Так было всегда. Я перегружен виной, Джеймс, и не беря на свои плечи вашу вину. Я нагружен грехом отцовской снисходительности. Если бы я не отверг розги, когда вы были мальчиком, возможно, теперь я не был бы ответствен за опасность, которой подвергается ваша душа.

– Отвергли розги, – спокойно проговорил Джеймс. – Вот как? В таком случае я могу только с ужасом представить себе, что могли бы вынести мы с Алекс, если бы вы оказались суровым отцом. Мне кажется, что розги присутствовали в нашем воспитании. Вероятно, если бы розог было меньше, а любви – больше, я был бы более ответственным в проявлении любви к Доре. Вероятно, я мог бы спасти ее от страданий.

Дыхание лорда Бэкворта стало громким и отрывистым.

– Вы смеете читать мне проповеди о любви? – проговорил он. – Вы смеете стоять здесь и говорить мне подобные вещи? – Он прижал руку к груди.

Джеймс мгновенно опустился перед отцом на колени.

– Что случилось? – спросил он. – Сердце?

– Со мной случилось только одно, – ответил лорд Бэкворт, снова опускаясь в кресло и давая волю ярости, – это то, что мне пришлось выслушать своего непочтительного сына.

Джеймс вздохнул:

– Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться. Время прояснило мой разум. Теперь я вижу: вы сделали то, что считали нужным, заботясь о моих интересах. Давайте простим друг друга и забудем все, хорошо?

Его отец засмеялся. Он все еще держал руку у сердца и учащенно дышал.

– Ты меня прощаешь, – сказал он. – Ах ты, бесстыжий щенок!

Джеймс опять вскочил на ноги.

– Ну что же, – устало произнес он, – это не имеет значения. Не стоит расставаться врагами. Простите меня, хорошо? Простите за все, чем я оскорбил вас.

– Вы бы с большим успехом выказали, что сожалеете о содеянном, – проговорил его отец, – если бы удалились из этой комнаты к себе, пали на колени и молили о прощении высшие силы.

– Благословите меня. – Джеймс протянул ему правую руку. – Не дайте мне уехать без вашего благословения.

Отец не обратил на протянутую руку никакого внимания.

– Если вы действительно раскаиваетесь, Джеймс, – сказал старик, – вы бросите все эти ваши вульгарные занятия и вернетесь домой, где вам надлежит быть. Я не могу благословить вас на отъезд, которым вы разобьете сердце вашей матери.

Рука Джеймса сжалась в кулак.

– Ну что же, – сказал он, – так тому и быть. – И он повернулся, намереваясь выйти из библиотеки. Но остановился, положив руку на дверную ручку, и обернулся, чтобы взглянуть на отца. – Я вас люблю. Я буду утешаться верой в то, что ваш гнев по отношению ко мне есть проявление любви.

Он открыл дверь и тихо затворил ее за собой.

Лорд Бэкворт закрыл глаза и крепко стиснул зубы. Его руки впились в подлокотники кресла с такой силой, что костяшки пальцев побелели.