Виктория Холт - Тайный брак

Когда они наконец ушли, Генрих снова заключил меня в объятия.

— Как они нас не вовремя прервали, — сказал он со смехом. — Извини, Кейт, я не стал им противиться. Ведь эта черная страна внезапно сделалась моей, и я не могу не считаться с ее обычаями. Я знаю, у меня много врагов, и я не хочу заводить новых. Однако те, кто только что приходили, непохожи на недругов. Не правда ли? Они казались вполне дружелюбными. — Я рассмеялась вместе с ним, а он продолжал: — Впрочем, не знаю, кто из этих улыбавшихся придворных уже составляет против меня заговор и крепко держится за рукоятку кинжала, желая вонзить его мне в спину.

Я вздрогнула и еще крепче прижалась к нему.

— Не бойся, милая Кейт, — он нежно поцеловал меня в губы. — Знай, я из тех людей, которые умеют позаботиться и о себе, и о тех, кто им дорог. Со мной ты будешь в безопасности. Так что ничего не страшись… — Он снова рассмеялся. — Я уважаю обычаи другой страны, но скажи, зачем нам сейчас вино и суп? Разве у нас нет более важных дел, чем скучная еда и питье?

Я тоже не могла не рассмеяться. Я чувствовала себя самой счастливой принцессой на свете и, хотя хорошо понимала, в каком положении моя страна, не могла ни на мгновение забыть, что именно ее поражение стало причиной моего счастья. Теперь я уже не только французская принцесса, но и королева Англии.

Наступило утро. Мы прервали наш недолгий ошеломивший меня неизведанными ощущениями пост и обратили внимание на суп и вино. Как же мы проголодались! Однако Генрих то и дело наклонялся, чтобы вновь и вновь целовать меня. Тело мое горело от прикосновения его требовательных губ. Я была вся зацелована, и мне хотелось, чтобы это продолжалось всегда.

— Как ты? — лаская меня, спрашивал он с легкой улыбкой. — Как чувствуешь себя, став моей женой? Я тебе не сделал больно? Должен сказать, ты на лету схватываешь уроки страсти.

— Милорд, — отвечала я, пряча пылающее лицо у него на груди — я безмерно счастлива.

— Вот это я и хочу слышать всю нашу жизнь, — говорил он. — Если, конечно, ты говоришь правду.

— Это истинная правда, милорд.

— Тогда я тоже счастливейший из смертных… Сегодня, Кейт, мы устроим празднество. Так полагается. Хотя, по правде сказать, я считаю все эти торжества пустой тратой времени. Лучше оставаться нам с тобой в постели и заниматься постижением неба…

Я, смеясь, согласилась.

О, как чудесно быть рядом с ним! Я чувствовала, что многое уже знаю о нем, и, главное, самое самое сокровенное, но еще больше мне предстоит узнать — и это безмерно радовало, и очень хотелось жить.

В то утро я встретилась с двумя его братьями и сразу прониклась к ним теплыми чувствами, потому что увидела, как оба они обожают Генриха.

Старшего из них звали Томас, герцог Кларенс, того, кто помоложе, Хамфри, герцог Глостер. И тот, и другой — молодые и привлекательные, но мой Генрих оказался несравненно лучше! Томас выглядел хрупким, не совсем здоровым. Зато Хамфри — полон жизненных сил. И очень красив — в этом он был совершенно убежден сам и не считал нужным скрывать свою уверенность.

Впоследствии Генрих немного рассказывал мне о своих братьях.

— Надеюсь, со временем ты узнаешь их получше, — говорил он. — Но они еще и мои хорошие друзья. По крайней мере, в настоящее время.

Я заверила его, что это сразу видно по тому, как они относятся к нему, как гордятся им.

Он радостно улыбнулся, услыхав мои слова. Ему стало приятно, что я заметила отношение братьев к нему, а те не считают нужным таить свои чувства.

— Еще у меня третий брат, — сказал он, — Джон, герцог Бедфорд. Он моложе Томаса, но старше Хамфри, нашего юного красавца.

Уловив скрытую иронию и горечь в его тоне, я поняла, что изящный, очаровательный младший брат вызывает некоторое беспокойство у Генриха, и подумала, что должна быть осторожна с этим человеком. Какое-то горькое предчувствие кольнуло сердце, но тревога была мимолетной.

Но вообще-то у меня не оставалось ни времени, ни желания думать о чем-либо неприятном, сомнительном или беспокойном. Мое замужество длилось всего один день, и я надеялась, что впереди меня ждет радостная безоблачная жизнь, полная впечатлений и наслаждений, и что пройдет еще очень много времени, прежде чем я смогу сказать, что знаю Генриха, а до того каждый день и каждую ночь мне предстоит познавать и открывать все новые возможности наших душ и тел. Все больше влюбляться в моего мужа, такого удивительного.

Мои радужные мечты померкли уже во время пиршества, которое началось в середине дня.

Мы сидели с Генрихом в главном зале на помосте, наслаждаясь музыкой. Меня радовало, что он, как и я, любил ее слушать. Он даже умел играть на арфе и обещал показать мне свое умение. Я тоже училась игре на музыкальных инструментах и предвкушала, как мы будем играть и петь дуэтом.

Один из его придворных, приблизившись к нам, заметил, как хорош сегодняшний праздник и главным образом его повод, с чем Генрих охотно согласился.

— Нужно так отметить это событие, милорд, — предложил придворный, — чтобы французы не скоро забыли о нем.

— Для меня оно в любом случае незабываемо, — ответил Генрих.

— Но хорошо бы сделать его еще более запоминающимся, — настаивал придворный.

— Что вы предлагаете? — спросил мой муж.

— В первую очередь устроить турнир. Чтобы мы смогли показать французам наше умение.

Генрих некоторое время молчал. Потом произнес спокойно:

— Завтра нам предстоит осада Санса.

— Милорд! — воскликнул придворный. — Так скоро!

— Это не скоро. Это поздно. И там вы сможете не в игре, а в сражении проявить все свое умение… Не думаю, что сопротивление будет серьезным, — добавил он. — Но все равно не могу предаваться утехам, даже связанным с моей женитьбой, в ущерб главному делу.

Придворный поклонился и ушел, пораженный словами короля.

— Это действительно так? — спросила я у Генриха. — Вы собираетесь завтра же отправиться воевать?

— Да, — ответил он. — Я решил начать битву за Санс.

— Но… — робко возразила я, — это так быстро после…

— Война не ждет, Кейт, — сказал он. — Но и там ты все равно будешь со мной. В моих мыслях. Мы будем вместе. И ничего не бойся. Я не оставлю тебя и при первой возможности окажусь рядом, чтобы любить и утешать…

Он с чувственной нежностью глядел на меня, и все протесты и возражения застряли в горле, потому что я понимала: ничто не в силах заставить его изменить принятое решение.

Итак, через два дня после нашей свадьбы мой супруг был готов продолжить военные действия, чтобы подавить остатки сопротивления в стране, которую победил.