Жюли Галан - Неукротимая герцогиня

После долгих споров под представление решили отвести большой зал старого донжона – тот самый, в котором в 1324 году в Аквитанскую кампанию пировали граф Раймон и английский наместник герцогства мессир Бассе.

Служанкам пришлось изрядно попотеть, очищая зал от многолетних залежей грязи. А потом плотники под руководством толстяка (оказавшегося главой актеров) стали сооружать подмостки.

Уже на следующий день стали съезжаться оповещенные гости. Первым прибыл шевалье дю Пиллон, благо его захудалый замок находился в нескольких часах неторопливой езды.

Бесконечные войны предков под любыми знаменами, будь то с Англией против Франции или с Францией против Испании, и громкие любовные похождения самого дю Пиллона порядком подыстощили его кошелек. Но ведь это был потенциальный жених для Жанны, поэтому мадам Изабелла встретила шевалье с удивившем его радушием.

Дю Пиллон не ставил перед собой великих целей: он хотел лишь осчастливить своим вниманием пару-тройку хорошеньких акробаток, но после такого теплого приема в голове у сообразительного шевалье зароились интересные мысли о штурме добродетелей и самой графини Изабеллы.

Подъехало семейство де Ришар. Из поколения в поколение они были вассалами графов де Монпеза. Рене де Ришар, старшая из семи юных отпрысков, воспитывалась в монастыре вместе с Жанной и была ее близкой подругой, поскольку ни красотой, ни характером, ни состоянием не могла соперничать с молодой графиней. Рене оттеняла ее великолепие и, казалось, была полностью довольна такой участью.

С солидной свитой родственников и знакомых появилась редкая в Гиени гостья – баронесса де Шатонуар. Она была стариннейшей, еще со времен юности, приятельницей мадам Изабеллы, но в своих родных местах бывала редко, предпочитая проводить время в разъездах между дворами Англии, Франции, Бургундии, Германских земель и ведя бесконечные тяжбы о наследстве земель покойных супругов. (Безутешная, но все еще очаровательная вдова недавно проводила в мир иной четвертого мужа.)

А потом многочисленные гости полностью запрудили повозками и конными носилками дорогу к замку. Наконец всех разместили и устроили, и на вечер третьего дня было назначено первое представление.

Во время утренней трапезы глава труппы торжественно объявил госпоже графине, что все готово и артисты горят желанием показать свое искусство сильным мира сего. Большое представление будет вечером, а днем, для разминки, акробаты, танцовщицы и жонглеры выступят с несколькими номерами для мелкого люда на площади, чтобы никто не чувствовал себя обойденным.

Гости встретили слова толстяка гулом одобрений, и многие дамы поспешили завершить завтрак, чтобы успеть за такой ничтожно малый срок приготовиться к вечернему празднику.

Оставшиеся всем своим видом показывали, что это просто неприлично – так спешить к туалетному столику. Красота, которая стоит столь длительных усилий, наверняка фальшивая.

Наконец мадам Изабелла встала и тем подала сигнал остальным. Гостей как ветром сдуло. Кто отправился поспать для здоровья и бодрости духа, кто ринулся проверять дорожные сундуки с нарядами. Благородные рыцари отправились на конюшню обсудить стати своих боевых коней (и попутно – возлюбленных). А большинство дам после непродолжительной прогулки улеглись на кровати с намазанными сметаной лицами, чтобы к вечеру покорить кавалеров неземной нежностью бархатной кожи.

– Прости, Господи, меня грешную! – ругалась на кухне тетушка Франсуаза, гремя сковородками и раздавая подзатыльники поварятам. – Всю сметану на свои бледные морды извели, хуже чумы египетской! А ведь такая нежная сметана получилась, хоть Пресвятой Деве подавай и все коту под хвост!

К сильнейшей зависти всех местных красавиц, мадам Изабелла имела в замке личного мастера дамских причесок и по совместительству астролога – итальянца Марчелло Ламори.

Мессир Марчелло был великим кудесником женской красоты, и в последние годы большей частью своего успеха увядающая графиня была обязана только ему. Поэтому мадам Изабелла цепко держалась за такое сокровище, и если на составление гороскопа для некоторых соседей она со скрипом соглашалась, то уж к чужим головам итальянца ни под каким предлогом не допускала.

Сегодня великой чести быть причесанной им удостоились лишь сама графиня, Жанна и баронесса, но и это был адский труд даже для такого мастера.

Обиходив за четыре часа почтенных дам, мессир Марчелло приступил, наконец, к сотворению на голове Жанны своего знаменитого шедевра – прически «Флорентийский каскад».

Отряд камеристок и горничных напряженно замер в ожидании приказаний мастера. Жанна надменно застыла в кресле перед венецианским зеркалом. В другом углу в таком же кресле перед зеркалом в раме попроще сидела Рене де Ришар. Ее должна была причесывать, глядя на работу итальянца, Бенедикт наиболее искусная камеристка Жанны.

Мессир Марчелло приготовил гребни и зажимы, проверил щипцы для завивки, пробормотал коротенькую молитву и с воздетыми руками начал подступать к креслу…

… Но торжественность момента внезапно нарушил громкий стон: Бенедикт, резко побледнев, схватилась за живот, а затем бросилась вон из комнаты, зажимая рот руками. Выбежавшая вслед за ней горничная через несколько минут вернулась и сообщила, что у Бенедикт расстройство живота и вернуться к своим обязанностям она не сможет.

Все взоры невольно устремились, на бедную Рене. Она сидела по-прежнему прямо и неподвижно, не дрогнув ни одним мускулом лица, но всем было ясно, что итальянец не успеет до представления причесать и ее, а значит…

– Не волнуйтесь, моя дорогая, – мелодичным голосом произнесла Жанна. – Жаккетта! Займи место Бенедикт. Приступайте, мессир Марчелло!

Надо заметить, что Жанна не испытывала никаких угрызений совести. Наоборот, она была в полном восторге, что представилась возможность, да еще такая прекрасная, припереть ненавистную коротышку к стенке. Когда Жаккетта изуродует головку Рене де Ришар, ее хорошенько высекут на заднем дворе. А бедняжка Рене… Да какая, в сущности, разница, как она будет причесана? Сегодня, всю неделю и всегда королевой общества, что бы там себе другие ни воображали, будет она, Жанна.

Страсти понемногу улеглись, и мессир Марчелло смог приступить к делу. Это было похоже на колдовство: руки мастера летали, укладывая прядь за прядью, плетя жгуты и косы, втыкая шпильки с жемчужными головками. Камеристки и горничные, как поднятые ветром листья, сновали вокруг кресла, подавая все необходимое.

Два часа пролетели, как один миг. Наконец итальянец в последний раз придирчиво осмотрел творение своих рук, снял с плеч Жанны накидку, отступил в сторону, церемонно поклонился и скромно застыл в ожидании похвал.