Джо Беверли - Сломанная роза

Галеран взял под уздцы каурого мерина, проверил, все ли в порядке с упряжью. В Стоктоне не было времени привередничать, выбирая лошадей, однако каурый оказался вовсе недурен.

Галеран вскочил в седло и натянул на голову капюшон кольчуги.

Рауль подъехал к нему; его темно-каштановые волосы все еще свободно развевались на ветру.

— Думаешь, нас ждут какие-то приключения? Вроде бы все вокруг спокойно…

Галеран пожал плечами и снова обнажил голову.

— Нет, не думаю, — хотя эти земли не находятся под строгим оком короля Вильгельма, да и Шотландия недалеко.

Рауль внимательно огляделся. Здесь, у реки, пейзаж несколько оживляли деревья, но к западу и северу, насколько мог охватить глаз, раскинулась бескрайняя вересковая пустошь, блеклая и угрюмая под сумрачным белесым небом.

— Неужели кому-то дорого это место? Никогда не видел столь унылого пейзажа.

— Полагаю, он был менее унылым до битвы шестьдесят шестого года.

Рауль скорчил гримасу.

— Не думаю, чтобы завоевание столь плачевно сказалось на климате.

— Пожалуй, — рассмеялся Галеран, — но, уверяю тебя, солнце и здесь иногда светит. — Он направил коня вверх по косогору к видневшейся невдалеке дороге. — Ты прав, нам тут нечего бояться. Отец с братьями давно заставили скоттов поджать хвосты.

Рауль тоже рассмеялся, и они поехали вперед шагом, чтобы дать коням отдохнуть на ходу.

— А ведь дом твоего отца стоит прямо у дороги?

— Да.

— Добро. Хоть поедим как следует.

— Ты что, ни о чем, кроме еды, не думаешь?

— Надо кому-то и об этом подумать.

— Мы проедем мимо, голоден ты или сыт.

Рауль изумленно воззрился на друга.

— После двух лет разлуки?

— Но не могу же я остановиться там ровно настолько, чтобы съесть кусок мяса, и учтиво откланяться? Не забывай, я хочу быть дома сегодня же. А семейные торжества по случаю моего возвращения отложим до другого раза.

С минуту помолчав, Рауль заметил:

— Боюсь, внезапное появление мужа у ворот замка станет для твоей жены настоящим потрясением.

— Вот ты о чем печешься? — искоса взглянул на друга Галеран. — Думаешь, лучше остановиться в Броме и послать Джеанне с нарочным вежливое письмо с просьбой проветрить тюфяки?

— Это было бы…

— Нет-нет.

Рауль пожал плечами, и его кольчуга тихо зазвенела.

— Да будет так, как хочешь ты. Но если Джеанна замертво упадет к твоим ногам, не вини меня.

— Джеанна никогда не падает в обмороки.

— Вероятно, до сих пор леди Джеанне не приходилось встречать мужа, вернувшегося из небытия. Тебе следовало бы написать ей из Брюгге.

— К чему писать? Все равно письмо не дошло бы до Хейвуда быстрее, чем доберусь я сам.

— Когда ты писал к ней в последний раз? Догадывается ли она, что ты едешь домой?

— Я писал ей еще на пути в Иерусалим.

И Галеран ударил пятками в бока своего гнедого и ускакал вперед прежде, чем онемевший от изумления Рауль успел спросить его о чем-либо еще.

По пути к Святой Земле он часто писал домой — писал из Рима, с Кипра, из Антиохии. Однако зверства, свидетелем которых ему пришлось быть в Иерусалиме, отбили охоту писать кому-либо; все его помыслы и желания сосредоточились на одном — как можно скорее вернуться домой. Может статься, без помощи Рауля он не выдержал бы обратного пути. Нужно было все время держать себя в узде и не позволять думать ни о чем, кроме достижения заветной цели — добраться до Хейвуда, обнять Джеанну, взять на руки сына.

Ему даже не приходило в голову, что Джеанна больше года не имела от него никаких вестей; почему-то он был уверен, что она и без писем знает, где он и что с ним.

Нет, конечно, Джеанна не лишится чувств. Этого не случилось с ней даже в тот день, когда ей сообщили, что она вскоре станет женой Галерана; ничего подобного не произошло и тогда, когда на нее и Галерана напали разбойники и один из слуг погиб у нее на глазах. А ведь в ее жизни не было более сильных потрясений.

Потом Галеран вспомнил про кабана. Но и в тот раз Джеанна тоже не упала в обморок. Как-то раз они любили друг друга в лесу — да, любили, ибо в те времена Галерану казалось, что каждое их восторженное слияние делает царящую в мире любовь чуть сильнее. Джеанне нравилось предаваться любовным играм под открытым небом. Сама возможность быть застигнутыми кем-нибудь скорее возбуждала ее, чем смущала. Тем не менее вряд ли Джеанна или Галеран ожидали, что в самый неподходящий момент перед ними появится дикий кабан.

Они только что достигли вершины блаженства и тихо лежали в высокой траве. Вдруг Джеанна неожиданно оказалась верхом на нем, сжимая в маленьких руках тяжелый меч.

— Ад и пламя, Галеран, чем ты думаешь, головой или тем, что ниже пояса? Убей зверя! Или мне сделать это самой?

Она действительно попыталась бы расправиться с кабаном и, возможно, преуспела бы. Для женщины Джеанна была довольно высокого роста, что не особенно нравилось Галерану в юности; она была сильной, несмотря на кажущуюся хрупкость. Конечно, ей не удалось бы зарубить кабана мечом — это и для мужчины нелегкая задача, — но она попыталась бы.

Возможно, кабан тоже почуял недоброе, так как, вопреки присущей этим животным агрессивной повадке, повернулся и потрусил обратно в чащу, видимо, испугавшись высокой, белокожей и светловолосой воительницы с мечом в руках.

Галеран облегченно рассмеялся, а в следующий миг Джеанна опять увлекла его за собой в новое, еще более волшебное безумство.

То безумство он жаждал испытать еще раз.

Нет, не один раз…

Он снова подхлестнул каурого, понуждая его ускорить бег и раздумывая, смогут ли они с Джеанной жить так, будто не было двухлетней разлуки.

Или они будут жить лучше, чем раньше?..

Галеран понимал, как изменился за эти годы. Когда он уходил в поход, ему исполнилось всего двадцать два, и жизнь была легка и приятна. Теперь же, в двадцать пять, он закалился, окреп, огрубел душою и телом, видел чудеса, упрочившие его веру, и ужасы, омрачившие ее.

Верно, Джеанна тоже изменилась.

После родов она могла раздаться вширь. Галеран всегда восхищался ее хрупкостью и изяществом, но не стал бы возражать, если б груди у ней стали чуть полнее, а стан приобрел приятную округлость. Впрочем, Джеанна хороша в любом обличье.

Прав Рауль: надо было послать ей весточку из Брюгге. Да и сегодня еще не поздно остановиться на ночлег и отправить гонца в Хейвуд. Но и этого Галеран делать не стал.

Он понимал, что на самом деле хочет удивить ее, ошеломить, и, предвкушая ее замешательство, не мог сдержать довольной усмешки. Застать хладнокровную умницу-жену в будничном платье с высоко подоткнутой юбкой, с висящими вдоль щек непослушными светлыми прядями, выбившимися из прически. Он представлял себе, как она поднимет голову, увидит его, окаменеет от неожиданности, а потом зардеется от счастья.