Паулина Гейдж - Дворец наслаждений

— Она говорит как человек, получивший хорошее образование, — попытался я встать на сторону женщины, сам удивляясь тому, что делаю.

Посланник рассмеялся.

— Этому она научилась за те годы, что вертелась возле знатных особ, которые имели несчастье встретиться с ней, — ответил он. — И не вздумай ее жалеть, иначе она от тебя не отвяжется. И почему это жрецы храма за ней не присматривают? Если так пойдет и дальше, в Асвате вообще никто не будет останавливаться. Эта женщина безобидна, но назойлива, как муха. Она говорила что-нибудь о горячем супе?

Была уже непроглядная ночь, когда женщина пришла в наш лагерь, беззвучно появившись из темноты, освещенная оранжевыми отблесками костра, словно языческая богиня; на этот раз ее черные волосы были распущены и густой волной ниспадали на грудь. Я заметил, что на ней надето другое платье, столь же грубое, как и то, в котором она мыла пол в храме, а ноги по-прежнему босы. В руках женщины был поднос, который она церемонно поставила на складной столик перед посланником. Поклонившись сановнику, женщина сняла с горшка крышку и принялась разливать в две небольшие миски горячий ароматный суп. Вслед за супом на столе появилось блюдо с ячменными лепешками, финиковое печенье и, ко всеобщей радости, кувшин с пивом. Поклонившись, женщина подала миску сначала посланнику, затем мне, и, пока мы черпали ложками вкуснейший бульон, налила пива и осторожно расстелила у нас на коленях два безукоризненно чистых куска льняной ткани. После этого она почтительно встала в сторонке и лишь изредка подходила к нам, чтобы долить пива или убрать пустую миску. Я подумал, что она, видимо, когда-то работала служанкой в доме одного из местных вельмож, а может, и в доме главного жреца храма Вепвавета, который и сам был крестьянином, но все же, в силу своего положения, был образован получше, чем его односельчане, и заодно научил хорошим манерам и свою служанку. Когда со стола было убрано, а на поднос бросили заляпанную жирными пятнами ткань, посланник вздохнул и заерзал на своем стульчике.

— Спасибо, — буркнул он.

При этих словах женщина улыбнулась. В свете костра блеснули ослепительно белые зубы, и тут я впервые заметил, как она красива. Темнота скрывала ее натруженные руки, морщинки вокруг странных глаз и нечесаные длинные волосы, и я любовался ею, как завороженный. Бросив на меня быстрый взгляд, женщина обратилась к моему господину.

— Мы уже встречались, царский посланник Мэй, — тихо сказала она. — Однажды ты со своей свитой высадился возле нашего селения, когда в твоей ладье появилась пробоина. Что нового в Дельте?

— Ничего, — деревянным голосом ответил посланник. — Я возвращаюсь в Пи-Рамзес с юга. Я отсутствовал несколько недель.

Улыбка женщины стала шире.

— Значит, ты не знаешь о событиях, которые могли произойти на севере, — с насмешливой серьезностью сказала она. — И значит, не сможешь сообщить ничего нового. Или ты просто не хочешь со мной разговаривать? Я накормила тебя, царский посланник Мэй. Неужели за это я не могу немного посидеть возле тебя и насладиться твоим обществом?

Не дожидаясь приглашения, она легким движением опустилась на землю и села, скрестив ноги и расправив на коленях юбку. Это напомнило мне Каху, писца, который служил в доме моего отца, — он точно так же садился на пол, укладывал на коленях палетку и ждал, когда ему начнут диктовать.

— Мне нечего сказать тебе, женщина! — отрезал Мэй. — Твоя еда пришлась очень кстати, и я уже поблагодарил за нее. Уверяю тебя, в Пи-Рамзесе не происходит абсолютно ничего интересного.

— Я его смутила, — сказала женщина, повернувшись ко мне. — Смутила могущественного сановника. Я их всех смущаю, всех посланников, которые ездят вверх и вниз по реке и клянут всех и вся, когда им приходится высаживаться на пустынный берег возле нашего Асвата, потому что они знают, что я немедленно к ним приду. Им ведь даже в голову не приходит, как мне самой от всего этого неловко. Но кто ты, молодой офицер с красивыми темными глазами? Раньше я тебя не встречала. Как твое имя?

— Камен, — ответил я, внезапно испугавшись, что сейчас сумасшедшая обратится со своей просьбой ко мне, и покосился на посланника.

— Камен, — повторила женщина. — Дух Мена. Как я понимаю, Мен — это имя твоего отца?

— Ты понимаешь правильно, — ответил я. — А как я понимаю, ты просто надо мной смеешься. Благодарю тебя за еду, но мой долг — заботиться о моем господине, а он очень устал. — Я поднялся. — Будь добра, забирай свои миски и уходи.

Она немедленно встала, что меня очень обрадовало, взяла поднос, но так просто уходить не собиралась.

— У меня к тебе просьба, офицер Камен, — сказала она. — Прошу тебя, доставь царю одну вещь. Я бедна, и мне нечем тебе заплатить. Ты сделаешь это для меня?

«О боги», — в отчаянии подумал я и, сгорая от стыда, опустил голову.

— Простите, госпожа, но у меня нет доступа в царский дворец, — выдавил я из себя.

Вздохнув, женщина повернулась, собираясь уходить.

— Ничего другого я и не ожидала, — бросила она через плечо. — Куда катится Египет, если могущественный не хочет прислушаться к мольбам обездоленного? Просить же тебя, посланник Мэй, бесполезно, один раз ты уже отказал мне. Спокойной тебе ночи!

Во тьме послышался ее презрительный смех, и вскоре наступила тишина.

— Безмозглое существо! — выругался посланник. — Выстави караул, Камен.

Он направился к ладье, а я, сделав знак солдату, принялся засыпать костер песком. В желудке у меня стоял ком.

Сказав, что буду дежурить во вторую смену и показав солдату границы его участка, я взял одеяло и направился к деревьям, но мне было никак не заснуть. Затихли голоса гребцов. Со стороны селения не доносилось ни звука, и только на реке время от времени раздавался тихий всплеск, когда какое-нибудь ночное животное выходило по своим делам. В небе, расчерченном темными ветвями деревьев, переливались звезды.

Мне следовало радоваться. Я возвращался домой, к своим родным, к своей невесте Тахуру. Я с успехом справился со своим первым поручением. Я был здоров и бодр, богат и умен. И все же меня начала одолевать какая-то странная печаль. Я вертелся с боку на бок, пытаясь уснуть, но земля подо мной вдруг словно сделалась тверже и впивалась мне в бока и плечи. Я ложился то так, то эдак, но сон упорно не шел.

Наконец я встал, пристегнул меч и направился к реке. Она была совсем пустынной и, словно серая лента, тянулась среди пальм и зарослей акаций. Идти в селение мне не хотелось, ведь наверняка оно мало чем отличалось от тысячи таких же деревушек, которые мы встречали по дороге от Дельты на севере до Порогов на юге. Я повернул направо и вдруг почувствовал какую-то тревогу, когда в лунном свете передо мной возникли очертания храма, а над головой зашептали тихую ночную песнь ветви пальм. Вода выложенного камнем канала было черной и неподвижной. Я немного постоял возле него, глядя на свое бледное расплывчатое отражение. Мне не хотелось возвращаться к реке. Повернув налево, я пошел вдоль храма и внезапно наткнулся на ветхую хижину, одиноко приютившуюся возле его задней стены, за которой передо мной предстала бескрайняя пустыня, залитая волнами лунного света и уходящая за горизонт. Вдалеке, на окраине Асвата, где кончались обработанные земли, виднелись ряды редких пальм — слабый бастион для защиты от песка, также освещенный всепроникающими лунными лучами.