Карин Монк - Уступить искушению

Спустя несколько минут судьи вышли в зал, чтобы зачитать приговор.

— Гражданка Дусет, вы признаны виновной в совершении ряда преступлений против Республики. У вас есть что сказать в свое оправдание?

Жаклин оперлась о перила и с презрением взглянула на судей:

— Вы обвиняете меня в том, что я защищала свою семью от жестокости и насилия… — Ее голос звучал напряженно и резко. — Вы уже убили моего отца и, несомненно, скоро убьете брата. Оказав сопротивление во время вторжения в мой дом, я просто сэкономила вам время и силы, потому что вы и без этого послали бы еще один патруль с ордером на мой арест. Я хочу обратиться к вам с пожеланием как следует насладиться сегодняшним днем и еще несколькими днями, которые ждут вас впереди, потому что дни эти сочтены. Убивая знать, состоятельных граждан и всех тех, кто осмеливается вам перечить, вы не решаете ни одной из проблем, которые душат Францию. — Она указала рукой на публику. — Судебные инсценировки и казни не дадут им ни хлеба, чтобы утолить голод, ни одежды, чтобы согреться. — Жаклин с победной улыбкой посмотрела на Фуке-Тенвиля: — В конце концов вы тоже не избежите своей участи, зато мои сестры будут в безопасности, и когда справедливость восторжествует на французской земле, они вернутся домой.

— Гражданка Дусет, ваши политические взгляды не интересуют членов суда, — прервал ее председатель. — Поскольку вы не можете ничем опровергнуть предъявленные вам обвинения, я приговариваю вас к смертной казни на гильотине. Казнь должна быть произведена немедленно.

Публика взорвалась аплодисментами и возгласами одобрения, а тем временем один из судебных клерков посмотрел на часы и жестом подозвал к себе Фуке-Тенвиля. Выслушав клерка, тот недоуменно пожал плечами.

— Судя по всему, палач покинул зал четверть часа назад, — негромко сообщил он.

— Тогда гражданка Дусет должна быть препровождена в свою камеру в тюрьме Консьержери, а приговор следует привести в исполнение не позднее чем через двадцать четыре часа, — заявил председатель суда.

Тотчас четверо гвардейцев окружили Жаклин и вывели ее из зала суда. Когда они пробирались сквозь толпу, люди в гневе тянули к Жаклин руки, стараясь ухватить ее за волосы.

— Какие красивые! Жаль, что Сансону придется отрезать их, чтобы добраться до твоей шейки! — крикнул какой-то беззубый старец. Он протиснул руку между гвардейцами и умудрился дернуть Жаклин за локон. Шпильки выскочили, и прическа, которую она с таким трудом соорудила перед тем, как покинуть камеру, рассыпалась: белокурые пряди, словно покрывало, накрыли ее плечи.

— Гляньте, как мерзкая шлюха задирает голову! — выкрикнул мужчина, чье лицо раскраснелось от дешевого вина. — Получи, сука, — добавил он и смачно плюнул в сторону Жаклин.

— Ничего страшного — эту же голову она просунет завтра в республиканское окно, — со смехом ответил кто-то из толпы, намекая на гильотину.

Жаклин шла, глядя прямо перед собой и с трудом сдерживая гнев. Солдаты окружали ее плотной стеной, почти касаясь ее своими телами, и она была благодарна им за это. Она слышала страшные рассказы о том, что время от времени делала с осужденными разъяренная толпа. Гильотина по крайней мере обеспечит ей быструю и, как надеялась Жаклин, безболезненную смерть.

Франция, молодая республика, колыбель свободы, равенства и братства, в настоящий момент катилась в бездну безумия. Те, кто отобрал власть у короля, очень скоро убедились, что, так же как и король, не в состоянии накормить и одеть народ. Это было весьма неприятное открытие, поэтому пособники восстановления монархии были объявлены врагами и Людовика XVI немедленно обезглавили. Тем временем непрекращающиеся войны с Великобританией, Испанией и Голландией продолжали истощать казну, а урожаи падали. Народ, который теперь гордо именовался гражданами, продолжал голодать. Тогда отрубили голову бывшей королеве Марии Антуанетте, но и это никому не принесло достатка. Революционному правительству нужен был новый враг, новая причина всех несчастий.

Знать, которая веками наживалась на поте и крови простого народа, отлично могла сыграть роль такой причины — аристократов назвали предателями революции, лишили всех званий и привилегий и объявили, что они должны кровью искупить свои прошлые преступления. Благодаря новому закону о подозрении, по доносу любого, добропорядочного гражданина вершился скорый и не требующий никаких доказательств суд. Бывшие дворяне стоически ждали в тюрьмах, когда им отрубят головы; их смерть также не могла никого накормить, но потоки крови, льющиеся из Дворца правосудия, создавали у народа впечатление, что правительство что-то для него делает.

Консьержери располагалась рядом с Дворцом правосудия, где заседал революционный трибунал. Это был мрачный замок, построенный еще в тринадцатом веке и в начале пятнадцатого ставший местом заключения; его сырые, холодные, темные и пахнущие нечистотами казематы давно снискали ему славу одной из самых страшных тюрем Парижа.

Пока Жаклин в сопровождении стражи шла по изогнутым коридорам и узким лестницам, освещенным только мерцающим светом факелов, из темных углов постоянно раздавался писк — это были крысы. Жаклин уже привыкла к ним и не слишком боялась мерзких тварей; когда одна проникла в ее камеру, она размозжила крысе голову оловянной миской. Если уж ей суждено умереть в тюрьме, думала девушка, то только не от чумы.

Удушливый смрад, которым, казалось, было пропитано все здание, заставлял сжиматься ее желудок — то была тлетворная смесь запахов пота, болезней и немытых тел. После относительно чистого воздуха во Дворце правосудия это испытание показалось Жаклин просто невыносимым; ей приходилось сдерживать дыхание, плотно сжимая губы.

— Вы что, привели ее назад? — удивился Ганьон, тюремщик того крыла, в котором содержалась Жаклин.

— Суд закончился слишком поздно, и она опоздала на встречу с палачом, — насмешливо ответил один из стражников.

— Да уж, не повезло. — Ганьон рассмеялся, потом поднял факел, осветивший его почерневшее от грязи лицо. Улыбка обнажила редкие полусгнившие зубы. В отличие от большинства заключенных, которые даже в таких условиях пытались мыться и содержать свое тело в порядке, тюремщики и не утруждали себя излишней чистоплотностью. — Радуйся, моя дорогая, — твоя камера еще свободна, — сказал Ганьон и, подойдя к деревянной двери, вставил ключ в замок.

Камера была совсем крошечной — в ней помещались только кровать с грубым шерстяным одеялом, маленький стол и стул. Жаклин вошла в свое последнее прибежище, огляделась по сторонам и повернула голову к тюремщику.