Фрейлина - Тамара Шатохина

проснулась, хотя утро выдалось свежим. Будто уже и втянулась в привычный для всех здесь режим — рано ложиться и рано вставать, но еще не вжилась в него. Моя внутренняя сова нещадно давила собой привыкшего к раннему подъему жаворонка Таисии.

А дама продолжала:

— Да откуда же нам всем знать, что вы там решите относительно музыки? Это вы у нас знаток и умелец. Прослушайте и дальше уж сами — все на ваш безупречный вкус.

С сомнением оглядев притихшую меня, Львов пробежался взглядом по тексту и тихонько хмыкнул:

— Ну, что же, барышня…

— Таисия Алексеевна, — прошелестела я, кашлянув… кажется общение с Загорянским заразно этой привычкой.

— Весьма приятно, — вежливо склонился в легком поклоне Львов, — ну что же? Прошу в Капеллу, не желаете ли отстоять службу?

— Желаю, отчего же нет? — подтвердила я осторожно, кажется уже понимая к чему все идет.

Пока мы спускались по парку к Готической Капелле (она же церковь святого Александра Невского), Львов расспрашивал: давно ли занимаюсь стихосложением, каким образом приходят ко мне стихи?

— Навеянный особенной минутой образ… первая фраза ключевая. А уж на нее… как бусины на нить, нанизывается все остальное, — попыталась я объяснить, как сама понимаю появление стихов.

— А нельзя ли тогда хотя бы один такой пример? Сиюминутный, — всерьез попросил мужчина.

Да ладно?..

Я зябко передернула голыми плечами — над лугом, широко раскинувшимся внизу, плотно стоял утренний туман, уходя в залив и сливаясь там с небом. Но и здесь, наверху, воздух все еще оставался по ночному прохладным и даже сырым. Вот я бестолочь — Ирма предлагала шаль, но стоило представить жару потом и как таскаю ее за собой весь день… Думала — добегу быстро. Стихи ему? В альбоме было… и почти в тему:

— Как холодно… мне б что-нибудь на плечи

И позабыть о всем, помимо белой ночи,

Но есть еще одно… и это жажда встречи

И взглядов пресеченья. Грустно очень…

— Браво, — остановившись, Львов пару раз хлопнул в ладоши: — А вот грустить не нужно, все у вас еще впереди, Таисия Алексеевна. Обязательно будете счастливы — поверьте пожившему человеку.

— Впереди у меня замужество вслепую, Алексей Федорович, — горько улыбнулась я, с какого-то расчувствовавшись. Стихи? Или тот самый эффект попутчика?

— И счастье мое будет напрямую зависеть от того, как понимает его будущий муж.

— А вы? Как понимаете его вы?

— А я? А я… предельно просто: слышать друг друга, жить друг для друга. И чтобы его счастье отражалось во мне и наоборот, а все наши беды я взяла бы на себя. Но… он не позволит этому случиться, и мы вместе… соберемся и перемелем любые неприятности в муку. А не получится… переживем без особых потерь, потому что вместе, — честно выложила я свое понимание брака. А иначе — смысл в нем вообще?

— И ни слова о любви? Подобное кажется странным для юной девицы, — тихо заметил мужчина, — обязательно нужно полюбить, хотя бы раз в жизни.

— … иначе так и будете думать, что это прекрасно, — бодро подхватила я, ввернув есенинское.

— Я рад нашему знакомству, — отсмеявшись, доложил Львов: — А как вы относитесь к церковным песнопениям?

— А вы не обидитесь, если отвечу правдиво?

— Постараюсь не обижаться, — хмыкнул он.

— Вы главный хормейстер империи, можно сказать… и сохраняете традиции русского церковного хора, которые во многом исходят из Греции. Под вашим руководством придворная капелла упрочила свою известность. Она пример для многих, к вам ездят из Европ за опытом…

— Но?

— Но Бог, это радость, свет и надежда — по моему пониманию, а у вас все больше о грехах наших, Алексей Федорович. Греческий распев тяжелый, как каменная плита — унылым размеренным речитативом и совсем без эмоций. Под него не душой воспарить хочется, а пнуть певчих, чтобы хоть как-то… шевелились уже.

Я знала о чем говорила. Был у меня один диск… и всего пара вещей в греческом стиле на нем — будто для сравнения. Мастерство исполнения и качество звука мало при этом значили, впечатление оставалось тяжелым, давящим.

— Как вы немилосердны, однако, — крякнул хормейстер и дирижер.

Неприязни со стороны Львова я не боялась, хотя ее и не хотелось. Но, по большому счету, мне она только на руку — сама петь я не собиралась. Отфутболит — меньше проблем, я вообще хотела только «сочинительствовать». Образ внутренне растрепанного творческого человека уже заявила, зачем мне лишние труды и сложности?

— А сами-то вы имеете представления, как оно до́лжно? — похоже все-таки обиделся он.

— Не до́лжно… а хотелось бы мне. Имею, могу напеть прямо сейчас, — я уже знала, что именно и как.

— Чуть позже, — и Львов замолчал совсем. Жаль. Хотя… мы уже подошли к Капелле, может поэтому.

— А я с непокрытой головой, Алексей Федорович, — напомнила я.

— Сейчас… что-нибудь придумаю, — кивнул он, уходя в раскрытые настежь врата храма.

Я осмотрелась. Здесь, ниже по склону, было еще прохладнее. Крупные капли укрыли траву плотным сизым налетом, еще даже не собирались сохнуть. Хоть раздевайся да купайся в ней — такая роса. В язычестве, кажется, был такой обычай. Или обряд.

Из-за поворота наверху показалась группа людей — к нам спускалась Ольга с сопровождающими, и многими. Когда толпа подошла ближе, я рассмотрела в ней и Константина, кстати. И еще трех мужчин в женском цветнике — одного величественного и в возрасте, подростка и еще одного, опять же — очень красивого молодого мужчину в штатском. Да что за звездопад у них тут?

Вздрогнула, почувствовав, как Львов набросил мне что-то на плечи.

— Держите, покройтесь этим.

— Спасибо, — быстро пряталась я в роскошный павловопосадский платок, — а… вы не знаете, кто тот молодой мужчина в штатском платье? Он женат? — вырвалось против воли. Сдуру! Неконтролируемо.

— Таи-исия Алексеевна… — прозвучало с укоризной.

— А вы, Алексей Федорович — женаты? — быстро исправилась я.

— Нет, определенно — я рад нашему знакомству, — смеялся опять Львов, раскланиваясь потом с дамами и здороваясь за руку с мужчинами. Демонстративно назвал по имени того, о ком я спрашивала — Владимиром Алексеевичем, шепнув мне потом с видом заговорщика:

— Помолвлен. Гофмаршал Ольги Николаевны граф Бобринский давно уже помолвлен.

— И ладно, счастья