Дорога сна - Елена Елисеева

её было сложно рассмотреть, но Авроре показалось, что служанка плачет, не переставая. Оно и неудивительно — Люсиль была примерно её ровесницей…

Её взгляд опять обратился к Жюлю-Антуану, стоявшему возле самого гроба. Если дядя и оплакивал Люсиль, то делал это втайне от всех — во всяком случае, Аврора ни разу не видела его плачущим или даже украдкой вытирающим слезу. Его серые глаза были сухи и горели ярким огнём, черты лица ещё больше заострились, и в них проступило что-то хищное, придававшее де Труа сходство с орлом или волком. Авроре вспомнились бабушкины сказки об оборотнях, и в тот же миг Жюль-Антуан, словно почувствовав её взгляд, резко вскинул голову и посмотрел прямо на неё. На мгновение их глаза встретились, и Аврора быстро опустила голову, отступила в тень, прячась под своей кружевной накидкой и испытывая непонятое чувство — она не знала, был это стыд или страх.

В то утро, когда Леон, забрызганный грязью, шатаясь от тяжести ноши и тяжести своего открытия, принёс тело Люсиль в замок Бертрана, разразилась настоящая трагедия. Маргарита и Вивьен рыдали, Франсуа шумно сморкался и пытался быть полезным, но на деле только беспомощно повторял: «Как же так? Такая молоденькая, у меня обе дочки старше её… Как же так?». Бертран ругался самыми страшными ругательствами, метал громы и молнии, проклиная разбойников на чём свет стоит, грозясь переловить их всех до единого и разбить им черепа железной рукой. Он отважно взял на себя роль вестника беды, о чём потом горько сожалел.

Жюль-Антуан до последнего отказывался верить в случившееся. Сначала он не хотел даже ехать с Бертраном, потом всю дорогу до замка пытался добиться от спутника признания, что это лишь дурная шутка, Люсиль просто хочет проучить его, вот и спряталась в замке Железной Руки, что он за такие шутки вызвал бы Бертрана на дуэль… Обо всём этом рассказали Авроре Бертран и Маргарита. Аврора узнала дурную весть от Марии, которая услышала об этом от кого-то на рынке, кто услышал это от Вивьен, и тотчас поспешила к соседям, где, слава Богу, уже не было тела Люсиль, а был лишь разгневанный хозяин и его растерянные домочадцы.

По словам Гретхен, Жюль-Антуан ворвался в комнату как раз тогда, когда она нашла в себе смелость приблизиться к телу и осторожно принялась протирать его губкой. Де Труа грубо оттолкнул её — она ударилась плечом и спиной о стену и чудом удержалась на ногах, но убитый горем дядя не заметил этого. Он упал на колени перед племянницей и зарычал, как зверь, «как самый настоящий волк!». Маргариту от этого зрелища охватил ужас вперемешку с сочувствием, но она не посмела приблизиться к горюющему, и в страхе поскорей покинула комнату. Де Труа вышел минут через пять, тяжело дыша и ледяным голосом приказал помочь ему подготовить тело племянницы, чтобы он мог увезти её с собой. Ни у кого даже и мысли не возникло хоть что-то возразить ему. Вскоре Люсиль, бережно завёрнутая в полотно, уже покоилась на седле Жюля-Антуана, и тот, яростно пришпорив бедного коня, пустился прочь.

На другой день он рассказал, как так получилось, что его племянница оказалась одна в лесу в столь ранний час, пешая и в лёгком платье. По словам де Труа, они с Люсиль крупно поссорились — причину этой ссоры он предпочёл оставить в тайне. Племянница бросила ему в лицо множество упрёков, разрыдалась и выбежала прочь из номера. Жюль-Антуан был уверен, что «вздорная девчонка» не покидала пределов гостиницы, что она походит по двору, зайдёт в конюшню, расчешет гривы лошадям, покормит их яблоками, поплачет и, уже полностью успокоившаяся, вернётся в номер. Он и подумать не мог, что Люсиль побежит в лес. «Должно быть, она хотела меня проучить, чтобы я по-настоящему испугался за неё!» — восклицал он, грозно сверкая глазами. «Побежала в лес, не разбирая дороги, там заблудилась, а за очередным деревом её подкараулил какой-нибудь разбойник. И это всё потому, что вы — лично вы! — не выполнили свой долг и не очистили лес от этих тварей!».

Произнося эти слова, Жюль-Антуан направлял укоряющий перст в сторону Бертрана. Тот покаянно прижимал железную руку к груди, клялся и божился, что сделает всё возможное, чтобы в кратчайшие сроки изгнать разбойников из леса, призывал в свидетели всех святых. «Они подняли руку на мою племянницу!» — продолжал бушевать де Труа. «Ни испугались ни гнева короля, ни мести дворянина! А кого они убьют в следующий раз? Вашу спутницу?» — не до конца разобравшись в статусе Маргариты, он именовал её «спутницей». — «Мадам Лейтон? Вашу служанку? А может, местного священника? Или вовсе проберутся в ваш замок и сожгут его? Что вы за хозяин, если не можете изгнать из леса эту сволочь, этих мерзавцев, этих негодяев?».

Аврора присутствовала при этом разговоре, как и Гретхен, но де Труа не стеснялся в выражениях. Убедившись, что Бертран, раскрасневшийся и тяжело дышащий, достаточно пристыжен, он повернулся к Леону и обрушил на него град новых упрёков. По мнению безутешного дяди, «господин Лебренн» занимался чем угодно, но только не поисками разбойников, следил не за теми, плохо служил Железной Руке и вообще мог бы спасти Люсиль, появись он в лесу чуть раньше. Леон выслушивал несправедливые упрёки с тем же холодным видом, с каким, должно быть, принимал на себя гнев министра финансов Кольбера: он привык к незаслуженным выговорам, даже если и не помнил этого, и сносил их спокойно. Только при словах о спасении Люсиль у него чуть дёрнулся угол рта, но бывший капитан промолчал.

Аврору де Труа не упрекал, но она сама чувствовала груз своей вины — он надавливал на плечи, мешая выпрямиться, заставлял пригибаться к земле, отводить глаза, чувствовать себя гадкой, скверной и преступной. «Какая я на самом деле гадкая!» — так, кажется, сказала Люсиль при их последней встрече? Что она имела в виду? Какую «не свою тайну» хранила? И уж не из-за этой ли тайны её убили? Вопросы метались в голове Авроры, больно клевали изнутри, как птицы — чёрные кладбищенские вороны, которые, должно быть, уже кружат над могилами в ожидании добычи. Церковь внезапно показалась необыкновенно тесной и тёмной, как гроб, стены будто стали сужаться, наваливаться всей своей каменной громадой на Аврору, грозясь раздавить, и она, задыхаясь, поспешила к выходу. С трудом пробралась через толпу, шёпотом прося прощения у каждого, кого она задела по пути, вывалилась через тяжёлые резные двери наружу и, из последних