Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод) - Грегори Филиппа

Он лгал, скрывая от нас обоих свое желание. Он лгал, потому что ничего не знал о страсти между мужчиной и женщиной. Он лгал потому, что в его мозгу жили две несовместимые мысли обо мне. Одна о его дорогой сестре, а другая о покорной красавице, которая, запрокинув голову, стояла у телеги с зерном, с обожанием глядя на божество урожая.

Поэтому он и предпочел ретироваться, солгав мне, и теперь я стояла одна, положив руку на каминную полку и дрожа от желания.

Ничто уже не могло остановить нас. Никакие слова, никакое усилие воли не могли удержать нас от соблазна. И наша страсть, и наша любовь надвигались на нас так же неотвратимо, как после зимы наступает весна и распускаются цветы.

Если бы я и захотела избежать моей судьбы, я даже не знаю, что бы я могла сделать. Меня влекло к Гарри так же неудержимо, как тянет птицу вить гнездо и класть яйца. Мое сердце и мое тело звали его так же настойчиво, как раздается в лесах первый крик кукушки. Он был хозяином Вайдекра, следовательно, он был для меня всем.

Первые теплые дни наступившей весны прошли для меня в каком-то угаре чувственной дремы. Ягнята уже подросли, они паслись теперь на зеленых пастбищах в долине, и у меня оказалась пропасть свободного времени. Я целыми днями скакала верхом, я даже сделала себе удочку, по утрам сидя на берегу, нежилась на весеннем солнышке. Но внутри меня все горело, и я ничего не могла с этим поделать.

Мое безразличное отношение к помолвке Гарри и Селии осталось далеко в прошлом, и теперь, стоило Гарри или маме заговорить о предстоящем венчании, как у меня к горлу подкатывала тошнота. Гарри только и говорил о том, что любит и что не любит Селия, а я едва удерживалась от гневной гримасы. Она представляла угрозу для моего существования, она забрала доверчивое сердце моего брата в свои маленькие ручки, она собирается войти в мой дом. Она будет сидеть напротив Гарри за нашим столом, и они будут обмениваться улыбками. Больше того, каждый вечер, на протяжении всей жизни, она и Гарри будут подниматься вместе по ступенькам и закрывать за собой дверь спальни, и он будет держать ее в объятиях и обладать ею, в то время, как я буду дрожать от холода в своей одинокой постели.

Сейчас я уже не предавалась мечтам, я лихорадочно размышляла. В глубинах моего подсознания начал формироваться план, который мог бы дать мне и землю, и Гарри. Но я не была в нем вполне уверена. Многое тут зависело от Селии, а я знала ее довольно поверхностно. И в следующий ее визит к нам все мое внимание было приковано к ней.

Гарри встречал Хаверингов, стоя на ступеньках террасы, рядом стояла мама, а чуть поодаль — я, в вежливом и настороженном молчании. Отсюда лицо Селии было мне хорошо видно, и я с удивлением заметила, как она нервничает при приближении Гарри. Ее бледно-розовый зонтик даже задрожал в ее руке, когда он направился к ним. Поздоровавшись с леди Хаверинг, он наклонился и поцеловал Селии руку, я отчетливо увидела, как вздрогнула и покраснела эта простушка. С чуткостью влюбленной женщины я поняла, однако, что это не был румянец страсти. Что же это было? Почему она задрожала?

Я должна была выяснить, что же таится за этими бархатными карими глазами, и лучше всего сделать это сейчас, пока наши мамы заняты светской беседой.

После чая все мы отправились полюбоваться новым полем турнепса, которое засеял Гарри. Сам он вежливо скакал в некотором отдалении от нас, чтобы нам не глотать пыль из-под копыт его лошади. Лучшего времени было не придумать.

— Селия, — нежно начала я, — я так рада, что мы станем сестрами. Хоть у меня есть мама и Гарри, но я так одинока, и мне всегда хотелось дружить с тобой.

Селия радостно покраснела.

— О, Беатрис! — ее лицо осветилось. — Я тоже буду просто счастлива, если мы станем близкими подругами. Меня ожидает так много нового и странного. И я так боюсь войти в дом вашей мамы.

Я улыбнулась и сжала ее руку.

— Ты всегда казалась мне такой взрослой и самостоятельной, — продолжала Селия застенчиво. — Я наблюдала, как вы с отцом охотитесь, и мне так хотелось лучше познакомиться с тобой. Ты всегда скакала на таких больших лошадях. Знаешь, когда я думаю о жизни в Вайдекре, — тут она тихо вздохнула, — меня это немного пугает.

Я мягко улыбнулась ей. Всю свою взрослую жизнь она прожила в Хаверинг Холле, была нелюбимой приемной дочерью и сводной сестрой и, конечно, не играла никакой роли в своем доме. Разумеется, она боялась, и вполне возможно — меня только что осенила эта мысль — она выбрала Гарри, как наименьшее из зол.

— С тобой будет Гарри, — сказала я успокаивающе.

— Да, — согласилась она. — Но джентльмены бывают так… — Она помолчала. — Брак это… — и она опять замолчала.

— Это серьезный шаг для девушки, — попыталась я ей помочь.

— О, да! — воскликнула она с таким жаром, что я сразу навострила уши, желая понять, что за всем этим кроется.

— Быть хозяйкой в Вайдекре — это сложная задача, — продолжала я, и мое сердце от этой фразы сжала когтистая лапа.

— Да, — это было произнесено самым безразличным тоном, — это тоже, конечно, пугает меня, но… — Здесь таилось что-то еще, что-то совсем другое.

— Гарри совсем не пьет, — случайно вспомнила я о ее отчиме.

— Нет, нет, я знаю, — быстро отозвалась она, и я уже просто терялась в догадках.

— Я уверена, что он очень любит тебя, — зависть снедала меня, когда я произносила эти слова. Но это была правда. Гарри действительно любил ее, я видела это.

— Да, — тихо сказала она, — это-то меня и беспокоит.

Я в изумлении открыла рот. Беспокоит? Что беспокоит?

— А что тебя беспокоит? — переспросила я.

Ее головка в хорошенькой маленькой шляпке низко склонилась на грудь. И я увидела слезу, капнувшую на ее нарядное платье, и пальчик в перчатке, тут же прикрывший это пятнышко.

— Он такой… — она не могла подобрать подходящего слова, а я, клянусь Богом, ничего не понимала.

— Он такой… — она опять замолчала. Я затаила дыхание.

— Он такой… несдержанный, — наконец выговорила она.

Я даже задохнулась от такого откровения. В то время, как я томлюсь и дрожу от каждого прикосновения Гарри, эта ледышка отказывает ему в поцелуях и отстраняется от него. Но мое лицо ничего не выражало.

— Я думаю, все мужчины одинаковые, — я постаралась подражать ее испуганному шепоту. — Он всегда был таким?

— Нет, — воскликнула она, и ее глубокие глаза обратились ко мне. — Только последние два воскресенья. Он очень изменился. Пытался поцеловать меня… — ее голос упал до шепота, — в губы. О, это было ужасно. Каждой клеточкой своего существа я помнила тепло его тела, мои губы, раскрывшиеся под его губами, мой язык, жадно исследующий его рот. Его руку, сжимавшую мою грудь. Это и было причиной его перемены.

— Он забывается, — голосок Селии окреп. — И забывает, кто я. Молодые леди никогда… — она помолчала. — Они никогда не позволяют джентльменам прикасаться к ним таким образом.

— Ты сказала ему об этом? — спросила я с интересом.

— Конечно, — удивилась Селия. — Он показался мне рассерженным. И это пугает меня.

— Ты не хочешь, чтобы он целовал тебя? — вырвалось у меня.

— Да, чтобы так целовал, не хочу. Мне не нравятся такие поцелуи. И не думаю, что когда-нибудь понравятся. Не знаю, смогу ли я вообще выносить их. Мама и отчим никогда не ведут себя так… Они… между ними существует соглашение.

Весь мир знал, что служило соглашением для лорда Хаверинга, когда его супруга после двух детей и четырех выкидышей положила конец их близким отношениям. Это была танцовщица одного из лондонских театров.

— Вы хотите, чтобы так было и у вас? — спросила я, не веря своим ушам.

— Нет, — жалобно проговорила Селия. — Я знаю, что этого нельзя делать, пока не будет наследника. Так полагается. Я знаю, что должна… что должна… Я знаю, что должна как-нибудь вынести это.

Я взяла ее руку в свои.

— Селия, послушай меня, — торжественно начала я. — Я стану твоей сестрой в октябре, но уже сейчас я — твой друг. Гарри и я очень, очень дружны, ты знаешь, мы вместе управляем имением. Он всегда прислушивается ко мне, потому что знает, как мне дороги его интересы. Я помогу вам с Гарри. Я могу поговорить с ним, и никто, кроме тебя и меня, не будет даже знать, о чем ты мне рассказала.