Лариса Шкатула - Дар юной княжны

— Дождались!.. Он ушел, и теперь голыми руками его не взять. Говорил тебе: проверь каждый камень, простучи каждую стену, — в замке должен быть подземный ход! Иначе откуда все эти россказни про привидения?!

— Я же нашел его.

— Это — не тот. Пользоваться им нельзя, выход давно завален…

Пан вернулся в свои покои, занял любимое кресло и надолго задумался. Миклош почтительно стоял рядом, стараясь даже реже дышать. Несмотря на всю свою свирепость, в глубине души он панически боялся вызвать недовольство ясновельможного: тот в момент сотрет опального холопа в порошок…

— Не допросить ли нам этого хлопца с минного поля? — осторожно предложил Миклош пану. — Уж больно он с вашим камердинером подружился… Правда, тот его выхаживал… А сельскому хлопцу внимание городского человека ох как лестно! Что, если наш тайный граф сумел его посулами да уговорами на свою сторону привлечь?

Пан поднял на него тяжелый взгляд, от которого у Миклоша побежали по коже мурашки. "Колдун! — тоскливо подумал он. — Не приведи господь, обратит в камень или разума лишит — по-собачьи лаять заставит…" Он был свидетелем того, как крестьянин, подкарауливший пана Зигмунда со свитой в лесу, внезапно выскочил из засады с ножом, требуя вернуть пропавшую накануне дочь. Зигмунд взмахом руки остановил кинувшихся на защиту телохранителей и пристально взглянул на нападавшего: тот выронил нож, упал на четвереньки и стал лаять, как дворовая шавка…

— Хорошо, приведи этого… Яна. Дочь мою тоже прихвати, может, она что прояснит. Что за события тут в мое отсутствие происходили? Чего вдруг Юлия им заинтересовалась?

Миклош кивнул и поспешно вышел, облегченно вздохнув. Вроде пронесло, только надолго ли. Все обернулось не так, как пан задумал, значит, начнет виноватого искать. А виноватый вот он — всегда под рукой. Эх, жизнь холопская!.. А дочка того крестьянина прехорошенькая была! Сам пан с девчонками не развлекался, стражникам своим отдавал, но наблюдать любил; Миклош, как старший над всеми, конечно, первый начинал. Сначала непривычно было при всех-то… Да и неподвижный взгляд пана смущал. Потом Миклош приспособился: чарку самогона опрокинет — и трава не расти…

О том, что потом делал пан со своими жертвами, Миклош старался не вспоминать. Магистр великого "Ордена черных колдунов" знал, что делает!

Некоторое время спустя Миклош отворил дверь, пропуская вперед Юлию. В нем говорило не воспитание, а инстинктивная боязнь зверя чувствовать кого-то у себя за спиной, пусть даже это — просто молодая женщина. На молчаливый вопрос пана Миклош только пожал плечами.

— Видимо, с хлопчиком мы тоже опоздали!

В глазах Зигмунда зажглись зловещие огоньки.

— Достань мне этого байстрюка хоть из-под земли! Головой отвечаешь. Учти, Миклош, ещё одна такая ошибка — самолично твое сердце из груди вырву!

Побледневший Миклош попятился назад к двери, будто пан уже занес над ним свой острый кинжал. Для того чтобы представить, как ясновельможный это сделает, старшему охраннику не нужно было даже напрягать свое воображение; суметь бы забыть то, что он видел наяву!.. Он выскочил в коридор, вытер пот и перекрестился: кажется, он опять получил отсрочку…

Между тем пан Зигмунд стал расспрашивать дочь.

— Юлия, расскажи-ка мне поподробнее, как умер Епифан?

— Не знаю.

— Как же так? А Вальтер говорил, что ты при этом присутствовала.

— Когда Вальтер его, мертвого, осматривал, я действительно была, а вот как это случилось — уволь!

— Ну, не странно ли, что умер вдруг здоровый мужик, который никогда на болезни не жаловался?.. Попробуй вспомнить все, не торопись, расскажи по порядку.

— Беата… Она провинилась передо мной. Хотела присвоить кое-что, принадлежащее мне…

— Хочешь сказать, украла?

— Не совсем. Правильнее так: она украла мое право быть первой. Я и отдала её Епифану. Или прикажешь церемониться с обнаглевшей служанкой?!

В голосе Юлии появились истерические нотки: она всегда знала, чем пронять отца, но не возмущение зарвавшейся служанкой в ней говорило, — та получила свое сполна, — а боязнь, что отец докопается до подробностей её отношений с Яном. Она позволяла деревенскому парню, слуге, обращаться с собой, как с последней продажной девкой!

— Хорошо-хорошо, не должна… Продолжай.

— А это все…

— Как — все?!

— На другой день я проснулась, ко мне зашел Вальтер и сказал, что Епифан умер от разрыва сердца… Он, видимо, перестарался с Беатой: у неё были вывернуты руки и даже спина искусана. Сам догадайся, что мог с ней делать Епифан… Он же был зверем!

— Но, заметь, преданным зверем. Он никогда бы не напал на своего хозяина… Что еще?

— С Беатой случилась истерика, и Вальтер дал ей успокоительное. А потом она попросила у меня прощения. Ползала на коленях, целовала ноги… Так, знаешь ли, трогательно. Если разобраться, она — просто дурочка…

— Но что все-таки случилось с Епифаном?

— Говорят же тебе: умер! Похоронен на заднем дворе.

— Кто видел, как он умер?

— Не знаю!

— Ладно, а где Ян?

— На кухне. Я посылала его помочь Марии.

— Миклош, сходи-ка на кухню. Если его там нет, спроси, кто и когда его в последний раз видел?

Миклош поспешно вышел.

— Если он все ещё там, будем надеяться, Миклош его отыщет…

Пан Зигмунд взял в руку висевший на груди тяжелый серебряный крест.

— Посмотри на него, Юлия, внимательно посмотри… Вглядись, вспомни: ты пришла к Епифану. С кем?

Глаза Юлии затуманились, лицо побледнело и приобрело растерянное выражение.

— С Яном… заставил… не знаю как.

— Рассказывай: что он сделал, когда вы пришли?

— Посмотрел на Епифана долго… страшно… Епифан упал, не шевелится… Ян снимает Беату… Она в обмороке. Ян несет её на руках. Пришли в мою комнату. Он говорит: "Охраняй!" Уходит. Возвращается с Иваном…

Юлия наморщила лоб, лицо её мучительно исказилось.

— Не могу. Не помню. Все расплывается.

Пан Зигмунд провел ладонью перед её глазами.

— Достаточно. Отдохни, приди в себя… Юлия, то, что я тебе сейчас скажу, очень важно…

Но Юлия медленно приходила в себя, точно никак не могла проснуться. Она тряхнула головой, провела ладонью по волосам: только теперь на её лицо стали возвращаться прежние краски.

— Ты что-то хотел сказать важное? Разве я ещё не все знаю?

— Юлия, твой тон сейчас неуместен… Да, я занимался твоим воспитанием так, как считал нужным: узнавать, откуда берутся дети, вовсе не обязательно в брачную ночь и приходить от этого в ужас… Сейчас не об этом. Хочу поговорить с тобой о моем камердинере. Теперь уже бывшем.