Барбара Картленд - Невероятный медовый месяц

Поодаль стояли еще два человека, один — в черном, второй — с кожаной сумкой в руке, и Антония догадалась, что это арбитр и врач.

Только теперь она осознала страшную реальность и с мольбой обратила взор к светлеющему на востоке небу.

Уже светало, предрассветный мрак быстро рассеивался, и она отчетливо видела все: сверкающую в галстуке графа бриллиантовую заколку и перстень с печаткой на мизинце герцога.

«Я не вынесу этого!»— подумала Антония, до боли сжимая руки, чтобы унять дрожь и крик ужаса.

Она с трудом сдержалась, чтобы не броситься к мужчинам и не умолять их прекратить эту жуткую сцену, зная, что таким поведением лишь разгневает супруга и он отошлет ее домой. И даже если ей удастся помешать им и дуэль не состоится сегодня, поединок перенесут на завтра.

Она до крови прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать.

Вот уже арбитр приготовился и подозвал к себе противников, которые по его команде встали спинами друг к другу.

Антония слышала, как арбитр произнес:

«С десяти шагов»— после чего начал считать: «Один, два, три…»

Герцог был выше графа, двигался медленнее и с большим достоинством, и Антония вдруг почувствовала гордость за него.

«В нем есть что-то величественное, — подумала она. — Нечто такое, что возвышает его над жалкими и пошлыми людишками, он — человек чести, просто порядочный человек».

— Восемь, девять, десять! — громко считал арбитр.

Антония затаила дыхание.

Герцог и граф остановились, повернулись и встали боком друг к другу. Они подняли пистолеты и на французский манер оперли стволы на левое предплечье, приподнятое и выставленное вперед.

— Огонь! — скомандовал арбитр. Сигнал прозвучал, и в ночной тишине леса как-то особенно громко прогремел выстрел. Это выстрелил герцог, целясь в руку графа. Пуля лишь слегка задела плечо, и на рукаве появилось ярко-красное пятно, подтверждая репутацию меткого стрелка, какой пользовался герцог.

Секунданты герцога бросились вперед.

— Требования дуэли удовлетворены! — заявили они.

Герцог опустил руки.

— Нет, ни в коем случае! — свирепо закричал граф. — За мной выстрел!

И он выстрелил!

Опустив пистолет и не опасаясь больше противника, герцог повернулся к нему, открыв грудь пуле.

В первый момент Антонии показалось, что граф не попал, но, увидев, как герцог покачнулся, она страшно закричала и, не обращая внимания на всех этих незнакомых мужчин, кинулась к супругу.

Он неподвижно лежал на земле, на груди медленно растекалось кровавое пятно, глаза у него были закрыты.

Антония была уверена, что он мертв!

Глава 5

Кто— то… Пронзительно кричит… Плачет…

Очень шумит…

Герцог удивлялся, как этот кто-то может вести себя столь несдержанно, когда он, Атол, так сильно болен. Он уже и раньше слышал плач и причитания и страшно разгневался… Но на его возмущение никто не обращал внимания… Суета, шум, крики — это же неприлично…

Некоторое время он еще что-то слышал, но почему-то звуки удалялись… замирали вдали… становились все тише и слабее… Пока не наступила полная тишина…

Сейчас он испытывал облегчение от того, что шум прекратился, и нежный, знакомый голос произнес:

— Спите. Вы в безопасности… В полной безопасности… Никто не причинит вам зла.

Этот голос он слышал и раньше и хотел ответить, что совсем не боится, но для того, чтобы заговорить или хотя бы открыть глаза, требовалось столько сил!…

— Спи, дорогой, — мягко произнес голос, а затем добавил:

— А может, ты хочешь пить?

Чья— то рука очень осторожно приподняла его голову, и он смог сделать глоток из стакана, в котором было что-то прохладное и довольно сладкое, но он не понял, что это за напиток, -слишком больших усилий требовалось, чтобы заставить себя вспоминать.

Однако ему было необыкновенно хорошо и покойно, когда заботливые руки поддерживали его, а к щеке прикасалось что-то мягкое и теплое. Он чувствовал легкий аромат цветов, когда прохладная ладонь дотрагивалась до его лба, успокаивая и ободряя, но вскоре все ощущения опять исчезали, растворяясь в черной бездне беспамятства…

Когда однажды герцог на короткое время снова пришел в себя, он услышал непонятную ему пока беседу.

— Ну, как он, Тур? — спросил женский голос, и у герцога создалось впечатление, что он знает, чей это голос. А потом он узнал голос Тура, своего камердинера.

— Лучше, ваша светлость, заметно лучше. И впервые спал глубоко и спокойно. Я обмыл и побрил его, а он даже не пошевелился.

— Доктор заходил, пока я спала? — с беспокойством спросил женский голос.

— Да, заходил, ваша светлость, и остался доволен состоянием раны. Он сказал, что за больным имеется прекрасный уход и что выздоровление идет довольно быстро, — бодрым тоном ответил камердинер.

— Вам бы следовало разбудить меня, Тур. Я хотела переговорить с доктором, — сказала женщина, вздохнув с облегчением.

— Вам тоже надо иногда поспать, ваша Светлость, — настойчиво произнес Тур. — Вы не можете сутками не ложиться. Не дай Бог еще вы заболеете!

— Я в полном порядке, Тур, — заверила его женщина, — не стоит беспокоиться о моем здоровье, у нас и так есть, о чем тревожиться.

— Вы обязаны думать и о себе, ваша светлость, — назидательным тоном произнес камердинер. — Вы же знаете, что без вашей помощи мне не обойтись, особенно когда больной в беспокойном состоянии. Вспомните, что было вчера.

— Да, вы правы, Тур, я позабочусь и о себе. А пока, прошу вас, побудьте еще немного с его светлостью. Сейчас придет мистер Лабушер, и мне нужно с ним поговорить, — попросила женщина.

— Да, ваша светлость, разумеется, а потом вам бы не помешало немного прогуляться на свежем воздухе, — в голосе Тура слышалась забота.

— Я выйду в сад. Вы позовете меня, если его светлость проснется или начнет вести себя беспокойно, — заявила женщина.

— Я сделаю все, что вы прикажете, ваша светлость, — пообещал слуга.

— Спасибо, Тур, — поблагодарила женщина, и герцог услышал тихий звук удаляющихся шагов.

Он пытался понять, о чем шел разговор, однако усталость снова одолела его, и он не стал тратить силы на бесполезные догадки… Вскоре он опять заснул.

Антония ждала Генри Лабушера в гостиной.

Она знала, что герцог, придя в себя, найдет довольно странным ее дружбу с журналистом. Но так уж получилось, что Генри Лабушер стал ее единственным другом в Париже.

В то время когда происходили описываемые события, Генри Лабушер владел двадцатью пятью процентами акций лондонской газеты «Дейли ньюс»и сам себя назначил ее представителем в парижском филиале.

Англичанин, среди предков которого имелись гугеноты, Лэбби — как его называли друзья — отличался сильным и неуступчивым характером. Многие относились к нему не очень дружелюбно, а кое-кто даже питал к нему ненависть за острые и едкие статьи, но он, кроме журналистики, занимаясь множеством других дел, ни на что не обращал внимания.