От выстрела до выстрела (СИ) - Юлия Олеговна Чеснокова

— А как мы с вами и моим братом бегали к пруду — помните? Гувернантка ещё кричала, чтобы мы не подходили к воде.

— Такое было? — удивилась девушка и напрягла память. Но ничего не возникло в её сознании.

— Да, один или два раза.

— Надо же, выходит, мы с вами давние знакомые? — она оглядела стол. — Вы пьёте вино? Могу принести вина, выпить за встречу.

— Вообще, я предпочитаю не пить.

— Я тоже.

— Но мудрый человек сказал мне, что если совсем не пить, то создастся впечатление, будто боишься сорваться, и лучше бокал или рюмку выпивать.

— Да? — Воронина посмотрела на большие напольные часы. — Но у меня ещё есть дела, поэтому, давайте выпьем за ужином.

— Я удивлён, что вы так многим занимаетесь сами, даже цветами.

— Если хочешь, чтобы вышло хорошо — сделай сам. Так любил говорить мой батюшка. Работники, слуги, подчинённые всё делают ответственней и тщательнее в моём присутствии, но только тогда, когда я разбираюсь в вопросе и знаю, как должно быть. Из-за этого я взяла несколько уроков у французского садовника.

— Это… удивительно! И вызывает уважение. Мало кто с такой основательностью подходит к делам.

— Мне… пришлось научиться этому подходу.

— Из-за смерти Ивана Григорьевича? Я узнал, что его не стало, только по пути сюда.

Вера Ивановна посмотрела в глаза Столыпину. Подумав, решила сказать прямо:

— Нет, для того чтобы развестись и быть самостоятельной. Независимой.

— И… не тяжело так? Одной. Без мужской помощи.

— Нет, намного легче, чем с ней. Сама себе хозяйка. Делаю, что хочу. Никто мне ничего не скажет.

Пётр прокрутил в голове рассказ извозчика. Должно быть, её муж был совсем несносным человеком.

— Вы смелая. В нашем обществе, кто бы ни был виноват, к разведённым женщинам относятся плохо.

— Я заплатила за то, чтобы не быть виноватой, — Воронина улыбнулась с вызовом, — нет, не подумайте, не слезами и страданиями, а деньгами. Я заплатила теперь уже бывшему мужу, чтобы он подписался под изменами, грехами, рукоприкладством и скрылся с глаз моих долой.

Жадный и низкий, недостойный и отвратительный. Столыпин перебирал оскорбления в сторону Владимира Воронина, не представляя, как можно было довести до таких ненависти и презрения жену, да ещё отдать ей дочь, не стремясь сохранить брак!

— Вы были несчастны замужем? — Петя опомнился: — Простите, это не моё дело, бестактный вопрос.

— Да и ответ очевиден, правда? — не обиделась Вера Ивановна. — От счастья не откупаются.

— Да, конечно.

Она опять посмотрела на часы и, закончив с обедом, поднялась. Столыпин воспитанно встал следом, никогда не позволяя себе сидеть при даме, пока та не разрешит.

— Увидимся за ужином, — сказала она.

Стройная фигура повернулась спиной и вышла. Петя медленно опустился назад на стул. Он был охвачен двояким желанием провести здесь не меньше двух-трёх дней и в то же время уехать немедленно. Пока не захотелось остаться на ещё большее время. А эти карие глаза, вне сомнений, были способны побудить на многое.

Глава XII

Разобрав несколько коробок и скрупулёзно вычитав несколько десятков писем — не упоминается ли там Михаил Юрьевич? — Петя потёр заболевшие глаза. Даже несмотря на его усидчивость и исполнительность, занятие было утомительное. Он устал, и был рад, что выбрал принять приглашение остаться.

Спустившись к ужину, он нашёл его накрытым. Прислуга подносила последние блюда, но хозяйки не было.

— А Вера Ивановна идёт? — поинтересовался Петя.

— Они просили передать, — отчиталась девушка, — что могут задержаться, и вы можете начинать без них.

Подождать? Но кто знает, сколько это займёт времени? А если Воронина задержится всего на пять-десять минут? Невежливо будет уминать за обе щеки при её появлении. Пётр сел, но за вилку не взялся. Странно себя было чувствовать гостем в некогда своём доме. Он не мог понять, нравится ли ему тут, сожалеет ли он о продаже Середниково. У отца не было средств содержать его, выхода не было, что тут сожалеть? И всё же жаль, что в руки оно попало не самые достойные. Иван Григорьевич Фирсанов точно не отличался сентиментальностью — вырубить такой чудный лес! Изменилось ли тут хоть что-то к лучшему?

Дверь открылась и вошла Вера Ивановна. При жёлтом свете ламп, чуть приглушенном, её улыбка выглядела женственней и мягче. Она несла открытую бутылку вина, и Пётр, поднявшийся при появлении Ворониной, взял её, протянутую ему:

— Вот, как и обещала, разольёте? — тону её невозможно было сопротивляться, ещё не приказывающему, но уже не просящему, и Столыпин наполнил бокалы. — Я укладывала Зою, простите, дочка не хотела засыпать. Не успели заскучать?

— Я думал о метаморфозах усадьбы. Заметил, что возле манежа и конюшни ещё какие-то постройки, которых не было, но не смог понять — зачем они? Выглядят заброшено.

— Батюшка имел здесь конный завод, под него и строил дополнительные помещения. Я закрыла завод после его смерти.

— Почему? Был убыточным?

— Нет, ну что вы! Кони всегда востребованы и дороги. Но у меня щемило сердце смотреть на бедных животных, которых муштруют, дрессируют, а если они заболели или покалечились — убивают. И запах с той стороны шёл ужасный. Я переделала изнутри здания, привела в порядок и открыла мастерские, в одном, как вы сказали, заброшенном доме, планирую открыть что-то вроде ремесленной школы. Обучать деревенских передовым технологиям.

— Замечательная идея. Это необычно, что у такого отца… — Петя осёкся. — Простите, я опять говорю лишнее.

— Не стесняйтесь. Я люблю честных людей. Что вы хотели сказать? Что батюшка был необразованным? Или бесчувственным? Меркантильным?

— Наверное, я ещё не определился с тем, что хотел сказать, но согласен со всем, что вы перечислили.

— Благотворительностью он хотел заниматься и сам, упомянул это в своём завещании. Под конец жизни он сделался добрее, во многом раскаивался, но многого не успел.

— И всё же, выдать вас, единственную дочь, замуж за того, кого вы не любили…

— Понимаю, всё выглядит так, будто он меня не любил сам, но это не так. Мне было семнадцать, а батюшка серьёзно заболел. Он обеспокоился моей судьбой, как я останусь одна? И для этого был заключён брак. Владимир Петрович — мой бывший супруг, был ему хорошо знаком, он работал в банке, где батюшка хранил деньги, давал ему дельные советы, разбирался в финансах. Казался толковым человеком. Батюшка прожил ещё два года, но постоянно болел, и я просто не решалась усугублять его состояние жалобами. Если бы он узнал, как мы жили, сам бы прогнал Воронина.

— Тот… действительно поднимал на вас руку?