Людмила Сурская - от любви до ненависти...

Кэт насторожилась:

— Ты чего?

Открываться не хотелось, и он по отечески осадил:

— Ш-ш… Ничего спи.

Спать она не могла потому как дрожала. Он насторожился:

— Ты опять дрожишь? Тебя морозит?

— Скорее всего, это от твоих рук, — простучала она зубами.

Он замер, словно случайно обнаружил её возле себя, не сдержавшись, простонал у самых её губ:

— Господи, было ж всё так понятно, а я словно слепое котя…

— Это ты про меня?

— А то…

Он вспомнил эпизод в бане. Её нагую… и голова занялась огнём. «Вот слепой таракан! Голос же, руки, движения, лицо… и она так похожа на меня. Куда зенки прятал?»

Пётр маялся. Прилёг было на один бок, потом на другой. Ни с того ни с сего вскочив, несколько раз оббежал шатёр изнутри, пытаясь хоть как-то унять охватившее его волнение, поднял полог, выглянул, всполошив охрану. Наконец, вернулся к наблюдающей за ним в изумлении Кэт.

— Что случилось, Питер?

— Лежи, поправляйся, тебе надо одужить. Тебе непременно надо одужить и я сделаю для этого всё.

— Спасибо!

Пётр сам делал ей примочки и менял повязки. Иногда усталость брала верх и он тыкался в подушку проваливаясь в короткую дремоту. Голову опалило видение: охота и Меншиков вместо зверя палит в Катеньку. Пётр кричит, но язык будто олубенел, кинуться прикрыть, а ноги — столь послушные всегда — опутала немочь… Пётр очнулся, дико повёл головой. Кэт тихо лежала порочь. К чему бы снится тому сну? К рассвету температура спала. Катерине полегчало. Правда перехода ночи в утро она не заметила. Ей всё казалось, что за шатром вечер и она пыталась уложить его спать.

— Ну вот и, слава Богу! — обрадовался он трогая ей лоб. — Мне самое время идти Катенька, за тобой служивый присмотрит. Не бойся, его я предупредил. Думаю, он сам больше тебя боится. Еду я пришлю. Кипяток у него под рукой. Лежи себе сны смотри. Одеяло тёплое, лёгкое. Старик никак без тепла уже не может. Но в данном случае нам его запасы на руку.

В лагере горнист играл подъём. Звуки трубы взмыли к тухшим под напором рассвета звёздам и погасли. Шум у входа и голос Алексашки поторопили Петра.

— Мин херц! Мин херц! — хрипел Меншиков, не смея переступить порог шатра и нервно теребя шейный платок.

Пётр, чертыхнувшись и оставив поцелуй на её ещё горячем ротике, заторопился.

Выйдя гаркнул:

— Не ори, водяных разбудишь.

Денщик подал начищенные ботфорты и чистую рубашку с камзолом. Пётр натянул с помощью Алексашки всё это на себя и подставил руки под умывание. Вытерев лицо и руки полотенцем, кинул его денщику и, подозвав охранявшего Кэт солдата, дал распоряжение служивому насчёт девушки. Проделав всё это, развернулся к терпеливо топтавшемуся Меншикову. «Надо его спровадить куда-то», — решил для себя он и начал действовать. Но Меншиков не лыком шит мужик тёртый по делу и без него, тянул время. Не выдержав его прохлажданий, царь оставил мысль о завтраке и подтолкнул Алексашку:

— Иди чего ртом мух ловишь их здесь пропасть. Живот набьёшь, отравой.

— А завтракать не будем?… — канючил Меншиков.

— Я нет, а тебя кормить — время у меня нет.

Алексашка даже не смог выдавить из себя улыбку.

Денщик кричал вдогонку о завтраке, но Пётр только нетерпеливо махнул рукой. А Алексашка, заглядывая в глаза, тараторил:

— Мин херц, я весь в догадках. Какой-то ты…

Пётр гоготнул:

— Угадал?

Меншиков не жалеюче трахнул ладонью по своему лбу.

— Голову сломал.

Пётр, встав столбом, покрутил его парик. Рокотнул:

— Не врёшь, скрутил — таки с места. Вишь, как гуляет, туда-сюда… Аль, не велика для тебя потеря… Ты и без неё жить умеешь.

Алексашка став краснее варёного рака не знал, что подумать и, нарываясь на объяснение, ловил взгляд царя. Их глаза с царём встретились, но он так и не смог понять, действительно ли увидел в них весёлую улыбку, или то была злость. Со своей же стороны, Меншиков умудрился изобразить обиду. Но настаивать, не смел. Царь впервые не пускал никого в свою тайну. Пётр на миг остановился, всмотрелся из-под руки в дымившуюся крепость, перевёл взгляд на лагерь. Пушкари, выспавшись, начищали пушки. Драгуны суетились у коновязи. Дымили кухни. Солдаты мылись и стирались у воды. Мирное утро. О жаркой баталии напоминает пролом в стене, да запах гари и дыма. Были ещё и убитые. Их нужно было предать земле. Они честно выполнили свой солдатский долг перед Россией. Будут рассветы, будут тихие зорьки, но не встанут они из этой ставшей снова русской земли. Пётр вздохнул и направился к боту. Меншиков потопал следом. После сказочного обнаружения в образе царского писаря женщину Меншиков был не в себе. Это открытие настолько вывело его из себя, что теперь он не мог ни с аппетитом есть, ни сладко спать, ни заниматься делом. Чёрт возьми, он никак не мог оправдать себя. Проморгал. Упустил. У него даже не было никаких предположений на её счёт. Как мог просмотреть?! Осторожно спросил, чтоб провести разведку.

— Мин херц, ты с войском в обратную дорогу, а раненных здесь лечиться оставишь?

Он хотел спросить про женщину, но оставил на потом тот вопрос.

Пётр усмехнулся.

— Правильно мыслишь.

Алексашка только собрался с духом, чтоб продолжить разговор, но царь предупредительно поднял руку — помолчи.

Когда царь продолжил разговор удивился. Пётр повернулся в полуоборота и, не дав ему раскрыть рот, сказал:

— Отправишь её в свой дом. Понял?

У Меншикова вылезли на лоб глаза. Не ослышался ли. На лице тут же отразилось меняя краски потрясение и недоверие.

— Ко мне? В Москву? — почти выкрикнул он. Горячность придала дрожь его голосу. В голове понеслось: «Надоела, отказался… неужели подарит мне? А может быть всё не так опасно с той зазнобой, как я себе намалевал?» — Нет, действительно?

Царь посмотрел на него с любопытством.

— Конечно тебе. Ты ж у нас джентльмен. А настоящий джентльмен должен позаботиться о даме попавшей в беду, предоставить ей защиту, чтоб она чувствовала себя в безопасности и кров…

Не замечая опасного блеска в глазах царя, Меншиков, туша свет радости в своих глазах, неблагоразумно засуетился:

— Ну да… Конечно… Так и есть…

Только Пётр, остановившись и облокотившись на угол серого невзрачного здания, продолжая глядеть в его лицо, быстро опустил своего любимца с облаков на место.

— Не пускай слюни. Это пока ты здесь, — насмешливо произнёс он и пошёл дальше.

Меншиков не успел скрыть за улыбкой ужас: «Подразнил и отбирает».

— А потом? — таращился на него обмякнув Алексашка.

Пётр усмехнувшись, пошёл вперёд. Ответил не оборачиваясь.