Виктория Холт - Роковой выбор

Шло время. Я приучилась не бояться вечеров, когда Уильям являлся к ужину. Они стали менее неприятными для меня, чем раньше. Я знала, чего ожидать, а это всегда лучше, чем когда тебя застанут врасплох. Я очень полюбила Лесной домик. Я выходила на прогулки в лес, сопровождаемая моими фрейлинами. По вечерам мы танцевали или играли в карты, так что, если бы не ужины с Уильямом и то, что за ними следовало, я была бы вполне счастлива.

Из Англии пришло замечательное известие. Анна совершенно поправилась, и я так обрадовалась, что несколько дней ничто не могло омрачить моего счастья.

Я по-прежнему писала моей дорогой Фрэнсис Эпсли и по-прежнему называла себя ее «любимой». Интересно, что бы сказал об этих письмах Уильям? Он никогда не должен был их увидеть. Да и заинтересовали ли бы они его? Я начинала понимать, что его не занимало ничто, кроме управления страной.

Я помню, как мы однажды сидели за шитьем и я услышала рассказ о странном происшествии при рождении Уильяма. Наверное, когда он узнал о нем, оно должно было произвести на него глубокое впечатление и внушить ему уверенность в ожидавшей его судьбе.

Я заметила, что Элизабет Вилльерс нравились разговоры об Уильяме. Иногда я ловила на себе ее хитрый расчетливый взгляд. Я ее не понимала, не любила и сожалела, что не попросила отца оставить ее дома. Я терпимо относилась к ее сестре Анне, но в Элизабет было что-то тревожившее меня. Недоверие к ней всегда жило во мне, но во время своей свадьбы я была так несчастна, что не могла думать ни о чем другом. Мне следовало быть умнее. Мой отец, конечно, согласился бы, если бы я не пожелала взять ее с собой, потому что эти девушки только затем при мне и были, чтобы служить мне утешением в чужой стране. Но было уже поздно об этом думать.

В тот день, сидя за шитьем, она сказала:

– Я слышала на днях странную историю про рождение принца. Она на самом деле удивительная.

Все мы внимательно слушали.

– Вы все знаете, что за несколько дней до рождения принца скоропостижно скончался его отец, – продолжала Элизабет, – и его мать, дочь нашего короля-мученика Карла I, так сильно переживала смерть мужа, что вокруг всерьез опасались, что она либо не выдержит предстоящих родов, либо разрешится мертвым ребенком. Вот тут кому-то и пришло в голову послать за самой известной в тех краях повитухой миссис Тэннер.

Элизабет сделала паузу.

– Ну и что дальше? – заинтересованно спросила ее одна из дам.

– А дальше-то и начинается самое загадочное, – сказала Элизабет. – Не успели отправить гонца за повитухой, как вошел дворецкий и сообщил, что некая миссис Тэннер требует, чтобы ее провели к роженице, поскольку ей было видение, что она должна будет принять от принцессы младенца, которому суждено в будущем возложить на свою голову три короны. Удивленные придворные приказали дворецкому привести женщину к ним и, когда повитуха предстала перед ними, принялись сами ее расспрашивать. Однако миссис Тэннер и им поведала то же самое. «Да, – сказала она, – три дня назад мне было видение младенца, играющего тремя коронами, и некий голос повелел мне идти сюда и принять у принцессы роды, ибо у нее должен родиться ребенок, которому в будущем суждено стать королем трех королевств». Больше от нее ничего не смогли добиться, но это была всем известная достойная женщина, и от ее слов нельзя было просто так отмахнуться. Тем более что само ее неожиданное появление служило подтверждением истинности ее слов.

– И какие же это три короны? – перебила Элизабет ее сестра Анна.

– Вот и придворных Генриетты-Марии эти три короны вначале поставили в тупик. Владыкой какого же государства должен был стать будущий ребенок, чтобы обладать сразу тремя коронами! Только потом кого-то осенило, что это может быть только Англия, ибо только английский король по традиции возлагает на себя три короны – Англии, Ирландии и, памятуя о своих прежних правах, Франции.

При этих словах Элизабет искоса взглянула на меня, но я ничем не выразила своего удивления от ее рассказа, хотя он и потряс меня. Так вот, значит, какое предсказание было сделано при рождении моего скрытного мужа. Что ж, если он верил в него, то это многое объясняло в его поведении.

Я решила сама расспросить Вильгельма при нашей следующей встрече об этом предсказании, но известие, которое он принес мне, так огорчило меня, что я совершенно забыла, о чем собиралась говорить с ним.

– Ваш отец и мачеха понесли невосполнимую утрату, – сказал он, войдя ко мне. – Их ребенок, ваш брат и будущий наследник, умер.

Я взглянула на Уильяма. Я догадывалась, что он чувствовал, и изумлялась его способности скрывать свои чувства. Он глубоко вздохнул и продолжал:

– Мы пошлем наши соболезнования герцогу и герцогине.

– Я сейчас же напишу им, – сказала я.

– Ваше письмо будет утешением для их высочеств, – заметил мой дядя.

– Что было причиной смерти? – спросил Уильям.

Лоуренс Гайд был не уверен.

– Ходили обычные слухи, разумеется.

– Слухи? – осведомился Уильям с большей живостью, чем он обнаружил, услышав это известие.

– Сплетни, ваше высочество. В Уайтхолле была оспа. Сама леди Анна… Слава Богу, она теперь поправилась… но некоторые умерли. Леди Фрэнсис Вилльерс…

– Да, да, – пробормотал Уильям. – А теперь и маленький герцог. Но эти слухи…

– Некоторые обвиняют няней, миссис Чемберс и миссис Мэнниг, за то, что они не приложили капустный лист, чтобы вытянуть заразу. Но они возражают, что сделали все, что смогли. Я уверен, что бедные женщины говорят правду. Но слухов не избежать.

– А как мой отец? – спросила я.

– Он глубоко скорбит, ваше высочество.

Как мне хотелось быть с ним и утешить его.

Когда дядя ушел и мы остались с Уильямом, он сказал:

– Нужно немедленно послать наши соболезнования английскому двору.

Он утратил какую-то долю своей обычной сдержанности, словно сознавал, что ему не было необходимости скрывать от меня свои подлинные чувства. На лице его медленно проступила улыбка – улыбка удовлетворения.

Это поразило меня. Я не могла не думать о горе, переживаемом моими отцом и мачехой.

Возможно, он это заметил, потому что он положил руку мне на плечо.

– Не нужно так огорчаться, – сказал он более ласковым тоном, чем он обычно говорил со мной. – Может быть, у них будет еще много сыновей. – Но губы его все еще хранили следы улыбки, и я была уверена, что он был убежден, что сыновей у них больше не будет. Путь ему был открыт. На трон взойдет мой отец, но надолго ли? Англичане никогда не примут монарха – католика. Неудивительно, что Уильям почувствовал ко мне расположение.