Мой грешный муж - Миа Винси

и теплыми, как и его ласки. Она запустит пальцы в его волосы. А затем проведет ими по его шее, плечам. По его груди. Его кожа будет горячей на ощупь, она была в этом уверена, а тело твердым. Она сможет почувствовать биение его сердца. Почувствовать его энергию. И он тоже прикоснется к ней. Он страстно скользнет рукой от ее щеки к шее, возможно, даже к груди, которая теперь требовала его прикосновений. Он был ее мужем. Это было хорошо. У них будут дети. Она услышала собственное дыхание и закрыла рот, чтобы успокоить его, но мгновение спустя ее губы снова приоткрылись.

Ожидание. Ожидание. Чтобы он мог…

— Это удивительно забавно — дразнить тебя, — весело сказал он.

Она отпрянула, ее глаза распахнулись, и кровь бросилась ей в голову.

— Ты дразнил меня?

Она отбросила его руку от своего лица.

— Я пыталась поступить правильно, благородно, а ты смеялся надо мной?

— Боюсь, что так.

Он пронесся мимо нее в шелковом вихре и с глухим стуком приземлился на пол. Она развернулась, ночная рубашка запуталась у нее в ногах, и ей пришлось высвободиться. Она вцепилась в покрывало, чтобы не вцепиться в его злобное лицо.

— Ты никогда не хотел, чтобы я это сделала?

Он ухмыльнулся.

— Нет.

— Все это время я беспокоилась об этом и задавалась вопросом, делают ли это другие женщины со своими мужьями, а ты… ты… ты дьявол!

— Миссис Девитт, не может быть!

Он закинул баньян за плечи, широко раскрыв глаза и смеясь.

— Ты хочешь сказать, что, пока мы вели вежливую беседу на вечеринке, ты представляла себе, как все эти пары…

— Не все! И я даже не знаю, что представить, но…

— О, ты такая очаровательная!

Этот мерзкий тип снова смеялся над ней.

Она привстала на колени, прямо у края кровати, и замахнулась на него, но он отскочил в сторону.

— Ты ужасный… — Она ударила снова. Он снова увернулся. И рассмеялся.

— Мерзкий — Еще один удар, еще одна увертка, еще смех.

— Противный — Еще один удар, на этот раз сильнее, быстрее, и она упала бы с кровати, если бы он не бросился вперед и не поймал ее за предплечья, чтобы удержать на месте.

И он продолжил обнимать ее, нежно, но твердо, с озадаченным видом.

— Я такой и даже больше, но ты и так это знала, — сказал он. — Почему ты так расстроена?

— Я всего лишь пыталась поступить правильно. Ты не должен был насмехаться надо мной за это.

Она отстранилась от него.

— Это было не очень мило.

— Мило?!

Он попятился.

— Как ты вообще могла себе представить, что я могу поступить мило?

— Папа говорил, что ты хороший человек. А герцог Даммертон сказал, что у тебя доброе сердце. А мистер Ньюэлл сказал…

— Господь помилуй. Какая наивность! Ты думаешь, я разбогател, потому что был милым? Ты думаешь, твои модные друзья общаются со мной, потому что я вежливый?

Он горько, безрадостно рассмеялся.

— Большинство из них терпеть меня не может, но они не могут держаться от меня подальше, и это, моя дорогая, не имеет никакого отношения к тому, что я милый. Так что забудь все глупые мысли о том, что я когда-нибудь смогу быть милым с тобой, и, ради всего святого, не питай никаких романтических идей.

Она изумленно уставилась на него.

— Неужели ты настолько тщеславен, что думаешь, будто я могу в тебя влюбиться?

— Ты только что хотела, чтобы я тебя поцеловал.

— А вот и нет! — солгала она с пылающими щеками. — Ты высокомерный, невыносимый негодяй! Мне от тебя ничего не нужно. Ты можешь вернуться к своим… женщинам и заставить их делать… ту свою штуку.

— Может быть, я так и сделаю. Потому что они никогда не ожидают, что я буду милым, и когда все кончается…

Его голос был напряженным и становился громче с каждым словом.

— Я ухожу от них, и они уходят от меня, и они, черт возьми, не требуют от меня хорошего поведения, не занимают мой дом и не разрушают мою жизнь!

— Ну, ты же разрушаешь мою жизнь.

Она позаимствовала прием у Арабеллы: вздернула подбородок и устремила взгляд вдаль.

— Теперь ты можешь идти.

— О, я могу идти, не так ли?

— Не позволяй мне тебя задерживать.

Конечно, будучи невыносимым упрямцем, он подошел ближе.

— Я знаю это выражение, — прорычал он. — Это вежливое выражение означает «Уходи».

— Ты, должно быть, часто его слышишь.

— Так скажи это. Скажи мне, чтобы я ушел.

Он обхватил ладонями ее лицо, и она прокляла его лживые руки, потому что его прикосновения были божественными, хотя он и был отвратительным зверем.

— Если я поцелую тебя, ты скажешь мне, чтобы я ушел?

Он провел большим пальцем по ее губам, отчего по спине у нее пробежала дрожь удовольствия. Ей показалось, что она увидела, как потемнели его глаза. Он снова посмеется над ней. Он не ошибся: ей приходили в голову глупые мысли, хотя бы потому, что, глядя на такие пары, как Арабелла и лорд Хардбери, Гарри и леди Болдервуд, она испытывала ужасную, тщетную тоску по тому, чего у нее никогда не будет.

Она осторожно провела рукой по его волосам, запустила в них пальцы. Они были до смешного мягкими, и ей не следовало прикасаться к нему. Но где-то под этой вспыльчивостью, этим диким оживлением, этой грубостью скрывался нежный, заботливый мужчина.

— Ты все еще так сердишься, — прошептала она.

Он дернул головой, чтобы она не могла до него дотянуться.

— Я что?

— На своего отца, на меня, на всех нас.

— Что за чушь.

Он отскочил назад и принялся расхаживать по комнате, размахивая руками.

— Меня это не волнует настолько, чтобы я злился.

— В глубине души ты зол.

— Перестань говорить мне о том, что я чувствую.

— Все в порядке. Я тебя понимаю.

— Нет. Ты не понимаешь.

Он подошел и навис над ней.

— Ты ни черта не понимаешь.

— Джошуа…

Она потянулась к нему, чтобы успокоить его, утешить так, как ей хотелось, чтобы кто-нибудь сделал это для нее, и она почти схватила его, когда он резко отвернулся, быстрый и разъяренный, и ее рука зацепилась за его халат. Он продолжил двигаться, повинуясь собственной инерции, а она не смогла высвободить руку, и завязки развязались. Вихрь прекратился. Он замер, повернувшись к ней лицом, его халат распахнулся.

Как он и предупреждал, под ним на нем ничего не было.

О, святой Себастьян!

Кассандра смотрела, не в силах отвести взгляд: эта грудь, плоские соски, ребра, тонкая талия, прядь