Вирджиния Спайс - Роковые цветы

Вдруг Флавий услышал, что кто-то окликает его. Он уже хотел было, не обращая внимания на призыв, покинуть обширный и великолепный вестибюль, но тут к нему подскочил постельничий Августы. От быстрой ходьбы слуга запыхался и вспотел, и Юлий с иронией взглянул на его тяжелые одежды, усыпанные крупным жемчугом.

– Приветствую тебя, претор, – сказал постельничий с почтительным наклоном головы.

– Чего тебе?

– Царица Августа желает видеть тебя в своих покоях, претор, и я берусь немедленно проводить тебя к ней, – отвечал слуга, пряча руки с крупными суставами на коротких пальцах в складках одежды.

Малая зала, где претор ожидал найти царицу, была ярко освещена. Еще идя по галерее, соединяющей женскую половину императорского жилища с дворцом, он заметил легкий свет, мягко струящийся и обрисовывающий колонны. Теперь он мог разглядеть, что этот свет поднимался к своду из медных плошек с маслом и от изящных светильников, расставленных по всей зале на низких консолях. Их зажигала старая эфиопка. Свод залы был закрыт тентом, и Флавий подумал, что снаружи уже начался дождь.

Посреди залы стояла бронзовая печь, изображавшая священного быка Аписа. Его золотые рога были устремлены в пол, а глаза из драгоценных камней, казалось, следили за вошедшим. Древесные угли пылали внутри быка, раздуваемые мехом, который приводился в действие специальным приспособлением. Приятное тепло витало в зале, убранной изящной формы столами и стульями, вазами из фарфора, где медленно умирали розы, лилии и каприфолии, источая сильный запах. Этот аромат вызывал лихорадочное, возбужденное воображение. Стены были убраны роскошными гирляндами. Флавия привлекла скрытая за широкими пилястрами скульптура Эрота, затачивающего стрелы, и он с вниманием рассматривал ее, когда за спиной раздался голос:

– Сколько времени прошло с тех пор, как я не видела тебя, Юлий? Только для благих богов время не имеет значения, для нас же, смертных – это капкан, в который мы попадаем с момента рождения… Приветствую тебя, несравненный Юлий. С тех пор, как я видела тебя в последний раз, ты переменился.

– В последний раз?.. Царица, в течение лета ты не раз видела меня во дворце, рядом с твоим супругом.

– Оставь! Ты, как всегда, прямолинеен. О, если бы я знала движение твоего сердца! Почему ты так мрачен, как день затмения, так непонятен мне?.. Ах, да, ты – не поэт!

В ее словах послышался горький упрек, на что Флавий спокойно отвечал:

– Служение Империи не в ладу с музами, царица.

Взгляд Августы затуманился. Она снова видела себя в Кремоне, озаренной сиянием струящегося Паза в заросших, цветущих берегах, и рядом – высокого подвижного юношу в золотом халькохитоне… Августа испытывала к нему странное влечение. Она понимала, что здесь таится опасность для ее сердца, привыкшего получать желаемое. Юлий был молчалив и отстранен, холоден, как лед, порой он казался равнодушным ко всему, кроме безопасности царицы. А она тихо сходила с ума. И все-таки Юлий был рядом с ней, и тайно она радовалась хотя бы этому.

Несколько лет прошло с того времени, и Августа думала, что чувство это притупилось и ушло, ушло навсегда. Но, вновь увидев Юлия во дворце Цезарей, в шлеме и пурпурной хламиде, возмужавшего, страшного в своем величии, приближавшегося к ложу императора, рядом с которым она сидела на золоченом стуле, Августа испугалась. Она поняла, что это была лишь отсрочка, мнимое выздоровление. И она в сердцах бросила в тот день Гельведии:

– Как он надменен! Не хочу смотреть на него!..

Августа покачала головой:

– Ты – не поэт, – грустно повторила она. Вдруг глаза ее блеснули: – А как же мраморный Эрот? Уж не для твоего ли сердца он натачивает стрелы? Хотела бы я знать это… О, если бы ты снял свои доспехи, золотой шлем и увенчал себя розовым венком, что увядает без смысла на этой холодной мраморной голове!.. Да будет к тебе благосклонен сын Афродиты!

Флавий не отвечал. Августа в волнении прошла по зале, старательно не делая попыток приблизиться к воину.

– Много раз видела тебя во дворце, – проговорила она и приложила холодную ладонь к низкому, увенчанному диадемой лбу. – Нет, я ошиблась. Раньше я видела командующего армией моего супруга, претора, холодного, как змеиные ночи. Тебя же настоящего я вижу только теперь. Но ты так далек… Как тебе жилось в тех сумрачных краях? Там, наверное, вечный холод, потому ты так и рвешься обратно… Такой же ледяной… Мне холодно рядом с тобой, но и без тебя не лучше. В полдень здесь жарко, а в сумраки я всегда мерзну… Несносный город, и все-таки это единственное место, где стоит жить!..

Легким прикосновением пальцев Августа поправила прическу и обогнула Аписа с тлеющим нутром.

– Уйди, Сэма! – приказала она, и старая эфиопка заковыляла к выходу.

– Ты был у моего супруга? – спросила Августа приглушенно, обращаясь к Флавию.

– Да, царица, – отвечал он. – Император тревожен, и, думаю, тебе известна причина его беспокойства.

Августа залилась злым смехом.

– Сны! Молнии! Всякие гадатели и кровопийцы, которыми он окружил себя. Они наперебой завывают и предсказывают, лишь бы угодить его страху. Это старая баба, а не император!

Флавий стиснул зубы и отвел глаза. Он молча слушал гневную тираду царицы. Теперь он не сомневался, что заговор против Домициана существует.

– Империи нужен сильный властитель, – продолжала Августа. – Домициан же купается в римской крови, играет в кости и путается с девками. Он заслужил ненависть даже близких друзей… Открою тебе тайну, претор. Дни правителя сочтены. Ничего нельзя изменить…

Внезапно на что-то решившись, Августа бросилась на шею Флавию:

– О, Юлий, Юлий, – горячо и прерывисто зашептала она. – Хочешь, я принесу к твоим ногам Империю, полмира?.. Свою любовь, Юлий! Возвышу тебя. Что ты еще хочешь? Скажи… Ты станешь императором, подобным Цезарю, а я буду твоей рабой, твоей тенью… У Домициана нет достойного преемника. Ты, ты один сумеешь умерить спесь сенаторов и обуздать чернь!.. Помнишь ли ты Кремону? О, уже тогда я любила тебя, Юлий!

Он горько качал головой, осторожно пытаясь разжать ее руки:

– Нет, царица. К чему это? Ты прекрасна, я не достоин тебя… Нет! Нет! Я воин и обязан выполнить свой долг. Ты же требуешь от меня забыть о чести… Опомнись, царица!

– Как! Ты отказываешься от империи! – она в гневе оттолкнула его, глаза ее сверкали, как агаты. – Ты, ты смеешь… Нет, не от Империи ты отказываешься, от меня!.. О, боги!.. Уйди, уйди, Юлий. Понимаешь ли ты, что натворил?.. Будь проклят день, когда я узнала тебя!.. Иди к своей Юлии, которая увлечена вовсе не тобой, а сопливым вольноотпущенником!

Августа хотела уколоть Юлия, но при упоминании имени своей счастливой соперницы испытала разящую боль!.. Ревность и отчаяние вновь овладели ею и отражались от нее, как тени… Она залилась слезами и вновь припала к груди претора: