От выстрела до выстрела (СИ) - Чеснокова Юлия Олеговна AlmaZa

— Вот как? А кто же теперь здесь?

— Как кто? Говорю же — хозяйка! Дочка его.

Петя очень смутно припомнил, как пару раз они с Сашей бегали вокруг барского дома с девочкой — их ровесницей, дочкой Фирсанова, которую тот привозил с собой, оформляя куплю-продажу.

— Вы, барин, никак совсем издалека, раз ничего не знаете!

— Я последние два года в основном провёл в Петербурге…

— Оно тогда и понятно! Ведь дело было громкое, после смерти Ивана Григорьевича-то! — Пётр не успевал задавать наводящие вопросы, а извозчик сам уже повествовал дальше: — Вера Ивановна-то у него одна-единственная, ей всё и досталось. А он её ещё девочкой едва созревшей замуж выдал, за товарища своего какого-то, из банка. Гадкая рожа была у него, недовольная как будто постоянно, с нами, местными, за любую услугу пытался сторговаться, копейки лишней не тратил, и это при таких деньгах! Бедная Вера Ивановна, намучалась с ним! — переведя коротко дыхание, мужичок забубнил продолжение: — Ну так и что же? Баба из неё хваткая выросла, вся в батюшку! Едва тот помер — остыть ещё не успел — она на развод подала, заплатила мужу мульён, барин! Мульён! Вот вам крест, все знают! Тот согласился, освободил её от себя. И Вера Ивановна теперь всем заведует, руководит. Отцовские дела ладно идут, всё у неё в порядке.

Выслушав рассказ, Столыпин с почтением отметил, что если юная девушка — а она, хоть уже и развелась, по годам была вполне ещё юной, — смогла не пустить по миру состояние, продолжала получать прибыль и развивать предприятие отца, то, должно быть, она умна и имеет твёрдый характер. Заплатить миллион за развод! Сколько же у этой Фирсановой денег?

— И что, часто к ней свататься ездят? — полюбопытствовал Петя.

— Да постоянно! Один как-то сунулся — тоже купец, лет сорока. А Вера Ивановна, говорят, указала ему на висевшие старинные портреты, и ответила, что стариков тут только на картинах видеть желает. А? Какова? А в другой раз офицер приезжал. Ему, стало быть, сообщила, что если б он был красив хотя бы на четверть её капитала, она бы ещё подумала, а так за его лицо не то, что руки своей с кошельком, но и взгляда бесплатно не даст.

Извозчик засмеялся, покачивая головой в одобрение купеческой дочки.

Высадившись, Пётр прошёл до закрытых ворот, за которыми виднелись ставшие узнаваться отдалённо постройки: круглый манеж, каретная, конюшня. Территория была огорожена, чего при них, кажется, не было. Заметив стоящего у ворот молодого человека, из будки выбрался сторож.

— Кто таков? — сразу же не любезно бросил он. «Должно быть, всяческие ухажёры и просители действительно тут сильно досаждают» — отметил Столыпин.

— Добрый день! Я — Пётр Аркадьевич Столыпин, сын бывшего владельца усадьбы. Могу ли я войти?

Оценив на вид студента, что он не какой-нибудь щеголеватый аферист и не потрёпанный проходимец, крестьянский мужик — такого бы в гренадёры! — отворил калитку.

— Что вам будет угодно?

— Я к Вере Ивановне, по делу.

— Какому делу? Без доклада нельзя, — заучено произнёс сторож. Чувствовалось, что Фирсанова оберегала себя от нежеланных гостей и встреч. Или просто-напросто была занятой настолько, что тратить время на бестолковые встречи не считала нужным.

— По имущественному. После продажи усадьбы у нас оставались кое-какие вещи здесь, и я бы хотел получить разрешение взглянуть на них…

— Одну минуту, — повернувшись в сторону конюшни, возле которой ходили работники: кто-то выкатывал в телеге навоз из вычищенных стойл, что-то скашивал траву вдоль кирпичной стены, сторож окрикнул одного из них, подозвал. Тот подбежал. Ему велели идти в барский дом и доложить Вере Ивановне обо всём. Петра просили подождать.

«Серьёзность, как в министерстве каком!» — подумал Столыпин. Коротая время, он принялся оглядывать парк. То ли детство поистёрлось в памяти, то ли что-то тут поменялось, но какое-то всё другое, не то, что было полтора десятка лет назад.

Посланный возвратился вскоре и, поклонившись, передал разрешение проходить.

— Благодарю, — поправив студенческую фуражку, Петя пошагал по дорожке. Обогнул конюшню, за ней обнаружив ещё одну постройку, назначение которой уже не помнил. Слуги тут жили? Пройдя ещё один поворот, он увидел и сам главный дом, белоснежный, с зеленоватой крышей, полукружьем крытых галерей, соединяющих два флигеля и центральную часть. Да, этот вид он помнил хорошо! Как подъезжали они прямо сюда, возвратясь из какой-нибудь поездки, и маменька с Машей, бывало, встречали у дверей, если не ездили с мужчинами: отцом, Мишей, Сашей и с ним самим.

Увлечённый воспоминаниями, Петя уверенно двигался к парадному входу, боковым зрением замечая работающих над круглой клумбой посередине двора девушек.

— Сударь! — раздалось слово, обращённое к нему и остановившее. Столыпин повернулся. Одна из девушек выпрямилась и, глядя на него прямо, спросила: — Куда вы?

— Я к Фирсановой Вере Ивановне, обо мне должны были доложить…

— А тут такой нет, — сказала девушка, повергнув Петра в недоумение. Женщины вообще легко заставляли его теряться, но в этот раз удалось особенно.

— То есть как? Мне сказали, что…

Снимая испачканные в земле садовые перчатки и кладя их в карман повязанного на талии передника, заговорившая подошла к нему. Чёрные густые брови, большие карие глаза и кудрявые чёрные волосы, пышно забранные назад в свободный пучок. Было что-то цыганское в этой яркой, замечательной внешности. Девушка внезапно улыбнулась:

— Вера Ивановна Воронина, очень приятно, — лёгкий книксен, задорный, как на пружине, — я сменила фамилию в браке.

— А! О! — осознавая, в чём была его ошибка, выдохнул Пётр и тоже просиял: — Простите, я не подумал…

— Вы — Столыпин?

— Да, имею честь представиться — Пётр Аркадьевич.

— Проходите в дом, — деловито указала она, по-хозяйски, и, развязав передник, кинула его одной из своих работниц. Пошла следом, но Петя, открыв дверь, придержал её и пропустил девушку вперёд. Она поблагодарила его блеснувшим взглядом. — Вам повезло меня застать, я провожу много времени в Москве. Там в начале года достроен Дом для вдов и сирот, я в комитете попечительского общества, распоряжаюсь организацией его, и доходные дома без пригляда на управляющих не оставишь, не говоря уже о проверке документов в конторе.

За одну минуту Столыпин ощутил внутреннюю силу Веры Ивановны, её сообразительность, находчивость, внимательность. Извозчик подобрал правильное слово — хваткая.

— Я не совсем поняла суть вашего дела, — пройдя холл со старинным высоким зеркалом, они вошли в следующую залу. Петя посмотрел на дверь справа. Там, за ней, была их семейная столовая, где они собирались все вместе. — Что за имущество? Вы что-то оставили у нас? — Фирсанова-Воронина мелодично рассмеялась: — Не быстро вы заметили недочёт!

— Отец не смог вывезти всю библиотеку. Она была огромна. А сейчас готовится в Петербурге открытие музея Лермонтова, и к нам обратились с просьбой найти его письма, или дневники, или черновики стихов. Я приехал, чтобы попросить дозволения осмотреть библиотеку. Конечно, если в ней осталось что-то…

— Вы правы, она была огромна, — опершись о спинку стоявшего рядом стула, Вера Ивановна пробарабанила по ней пальцами. Несмотря на то, что в ней не чувствовалось аристократизма (дворянкой она была наполовину, по матери), девушка обладала властной статью, хорошей осанкой и трудно объяснимым единством приветливости с желанием держать дистанцию. Выглядя на свои двадцать с небольшим лет, вела себя она значительно взрослее. — Идёмте, — опять сорвалась с места хозяйка, и Петя пошёл попятам, — мне читать теперь некогда, я предпочитаю искусство другого рода — живопись, музыку, поэтому освободила помещение, а книги и всё, что было, велела частью унести на чердак, а частью — рассовать по флигелям, — не останавливаясь, поднимаясь по лестнице, она бросила попавшейся прислуге: — Добавьте в обед приборы на ещё одну персону, — повернулась к Петру, — вы же останетесь на обед, раз приехали?