Элоиза Джеймс - Когда герцог вернется

— Герцог, — промолвила она, приседая перед ним в реверансе.

Симеон подошел к ней, но не поклонился. Вместо этого он взял ее за руки и улыбнулся, глядя ей в глаза и сдерживая внезапное желание заключить ее в объятия и похитить у нее поцелуй.

— Какой приятный сюрприз, — промолвил он.

Она улыбнулась ему в ответ.

— Я же говорила тебе, что могу и не дождаться твоего приезда в Лондон, — произнесла она приветливым тоном. — Надеюсь, я тебе не помешала? — Высвободив руки, Исидора села.

Симеон сел рядом с ней. При этом диван под его весом застонал так жалко, что, казалось, он вот-вот развалится.

— Поверь, мне неловко принимать тебя здесь, — заговорил Симеон. — Дом в ужасном состоянии. Например, эта комната…

— Да нет, тут вроде чисто, — вымолвила она, оглядываясь по сторонам.

В салоне и правда было чисто. Хонейдью не выносил грязи, однако у Симеона возникло подозрение, что он до смерти измотал работой горничных, служивших у его матери. Надо как можно скорее перейти к делу.

— Мать уже давно перестала оплачивать счета, — сообщил он. — К тому же она уволила большую часть прислуги…

У Исидоры на лице появилось странное выражение, и он понял, о чем она думает. Зловоние распространялось по комнате с настойчивостью опостылевшего ухажера.

— Она не приказывала чистить уборные, ремонтировать крышу, красить стены, обивать мебель, платить слугам, покрывать соломой дома в деревне…

Исидора прикрыла рукой рот и нос.

— Боже!..

Симеон кивнул:

— Именно поэтому я не приглашал тебя в Ревелс-Хаус. Когда идет дождь и усиливается ветер…

Исидора опустила руку, и, к его облегчению, на ее лице появилась улыбка.

— Когда я впервые увидела тебя, ты выглядел уставшим, — промолвила она. — Сейчас ты выглядишь еще хуже.

— У меня слишком много работы с бумагами, — признался Симеон. — Неоплаченные счета, письма от поверенных… — Он пожал плечами. — Я мало спал…

— У меня большое поместье, и ты — мой муж, Козуэй. Оно твое. Во всяком случае, оно должно было стать твоим давным-давно, да только ты не выражал желания заниматься им, так что за дело взялась я.

Ему стало еще легче на душе.

— Дело в том, что у меня очень много денег. И, как ни странно, у герцогини тоже. Мне не нужна финансовая помощь, но все равно от всего сердца благодарю тебя за предложение, — сказал он.

— Но тогда почему…

Симеон кивнул.

— Именно так, — вымолвил он. — Мать давно стала для меня загадкой. Ты понимала ее, когда вы жили тут вместе?

Исидора взяла в руки перчатки и тщательно разгладила каждый пальчик.

— Боюсь, я была слишком юна и груба, — вздохнула она. — А твоя мать очень чувствительна.

Симеон подумал, что ей удалось иносказательно выразить очевидное: его мать безумна, если не хуже.

— Итак, ей это было не по нраву, — проговорил он. — Боюсь, шок, вызванный смертью отца, лишь усугубил ее состояние.

— Чем я могу помочь?

— Ничем, но все равно спасибо.

— Ерунда, — сказала Исидора, вставая. — Тебе не справиться со всем в одиночку, Симеон. — Она огляделась по сторонам. — А ты хоть раз говорил о ремонте дома с матерью?

Герцог встал, думая о том, как осторожно она произнесла его имя. Наконец-то…

— У нее сейчас трудное время, она еще не привыкла к моему присутствию, — сказал он. — Мать огорчена тем, что я оплачиваю счета, которые, по ее мнению, были выписаны ворами. Но прошло так много времени с тех пор, как их сюда прислали, и я не могу проверить их, чтобы выяснить, есть ли необходимость оплачивать их полностью.

Исидора кивнула.

— Что ж, в таком случае я хочу задать тебе самый важный для меня сейчас вопрос: какая из свободных спален расположена как можно дальше от уборной?

Само собой, она не собирается остановиться в хозяйской спальне. Разумеется, нет. Он же сказал ей, что намеревается аннулировать их брак. О чем, черт возьми, он думал?!

— Я спрошу у дворецкого, ладно? — сказала она, отворачиваясь.

У нее была такая прямая спина, такая тонкая талия. А еще эти обручи под юбками… Когда она двигается, юбки колышутся на них так соблазнительно, что ему безумно хочется провести рукой по ее спине вниз, к округлым бедрам…

Мысленно застонав, Симеон распахнул перед ней дверь, и Исидора выскользнула из комнаты.

Как поступит Хонейдью, когда герцогиня попросит его устроить ее в самой дальней спальне? Впрочем, дворецкий был невозмутим.

— Разумеется, у вдовствующей герцогини есть собственная уборная, — услышал Симеон голос Хонейдью, разговаривавшего с Исидорой. — Но вот как она выносит зловоние в сырую погоду…

— Вероятно, она просто к нему привыкла, — резонно заметила Исидора.

Еще в то время, когда Симеон только обучался медитации и умению контролировать собственное тело, все это казалось ему очень простым. Когда он приехал в Африку и стал делать пробежки, Симеон понял, как можно обуздать телесные аппетиты — голод, например.

Но здесь, в Англии, его внешняя невозмутимость была под угрозой. Симеон был в ярости оттого, что отец не выполнял своих обязательств. Мать раздражала его. Однако хуже всего было то, что он сгорал от страсти к собственной жене. Сказать по правде, в это мгновение желание поглотило его целиком, и он не мог думать ни о чем другом.

В голове у Симеона так и звучал голос Валамксепы, который говорил, что мужчина не должен идти на поводу чувств, и уж тем более телесных желаний. Воспоминания о его уроках напоминали ему журчание ручья, бегущего по камням где-то далеко-далеко.

Исидора положила руку ему на рукав, и от этого легкого прикосновения в его чреслах тут же вспыхнуло пламя.

— Симеон, а Годфри сейчас в школе? — спросила она. — Когда я его видела, он был совсем малышом. Должно быть, сейчас он уже ходит в длинных панталонах.

Симеон криво улыбнулся:

— Ему уже тринадцать, и он почти одного роста со мной. Вечером ты его увидишь, — пообещал он.

Исидора охнула.

— Неужели тринадцать?

— Мне нужно как можно скорее найти ему наставника, — продолжал Симеон. — Мать решила, что Итон нам не по карману, но наставника брату так и не наняла. К счастью, он оказался довольно смышленым и занимался обучением сам, но обучение это было довольно эклектичным: он просто наугад брал книги из отцовской библиотеки.

— Наверняка Бомон поможет найти подходящего молодого человека, — сказала Исидора. — Так Годфри обучался сам?

Еще один его позор. Он должен был приехать и следить за тем, чтобы брата воспитывали и обучали как полагается. Но Симеон держал себя в руках, его лицо оставалось невозмутимым. Демонстрировать кому-то собственную слабость — это слабость.