Симона Вилар - Светорада Золотая

Ознакомительный фрагмент

Выбегавшие были вооружены кто чем – колом, вилами, а у кого-то в руках был топор. Стема и Ольга отскочили к противоположному забору, прикрыв тыл, и по давней бойцовой привычке стали плечом к плечу, ощетинившись мечами.

«И почему я щит не додумалась взять?» – с запоздалым сожалением подумала Ольга и покосилась на своего дружинного побратима: почти раздет, в одних портках, босой, на локте виден порез, полоска крови струится. Но думать было некогда: освещая место факелами, на них налетели, приходилось отбиваться.

У Стемы вскоре погнулся тесак – железо было дрянной ковки. Но ловкий парень умудрился разоружить одного из наседавших, выхватил у него вилы, и сам пошел теснить, да так, что нападавшие попятились. Ольга же орудовала мечом, зарубила подскочившего, задела еще кого-то и каким-то чудом успела уклониться от брошенного в нее топора. Топор вонзился в ограду, вырвать его времени не было, она отскочила, резанув с разворота напавшего, так что тот осел на колени, схватившись за распоротый живот, откуда вываливались внутренности.

У нападавших вскоре поубавилось прыти, и они отступили, тяжело дыша. Стемка даже потеснил их к воротам, опасно выставив вилы. И тут откуда-то со двора раздался громкий гневный окрик:

– Живьем его брать! Живьем! Сам резать стану!

– Да какое тут живьем, – буркнул кто-то, поднимая факел и освещая тела на земле и потоки крови.

Из-за спин собравшихся выступила тучная рослая фигура боярина Люта. Подняв выше факел, он оглядел побоище.

– Собаками травить! – быстро распорядился боярин.

И тут же стал заваливаться: это Стемка, улучив момент, успел вырвать застрявший в частоколе топор и стремительно метнул его в Люта. У парня глаз соколиный, да и рука верная – не мог промахнуться. Даже присвистнул по-молодецки, войдя в раж. Но Ольга уже сообразила, чем это грозит, и, схватив Стему за руку, рванула в сторону.

– Бежим!

Сзади кричали:

– Караул! Лови! Боярина Люта погубили! Лови!

Они бежали, а со всех сторон раздавался лай всполошенных собак, за спиной слышался шум погони, тяжелый топот, сопение.

Стема вдруг охнул и стал падать. Ольге пришлось задержаться, подхватить его.

– Уходи! – крикнул Стемид, но она упрямо волокла его за собой.

Хвала богам, парень смог справиться, сам пошел, ускорив шаг.

– А ну к капищу! – на ходу приказала Ольга.

– Кудааа? – протянул Стема, но послушно побежал следом.

Перед высокой оградой городского капища было открытое пространство, а там, где у входа расходился частокол святилища, виднелся высокий силуэт волхва в белом одеянии. Заметив подбегавших, он шагнул вперед, поднял над головой длинный посох.

– Прочь или проклятие…

– А ну пропусти!

Ольга быстро сорвала с головы колпак, тряхнула косой. Как хозяйке Вышгорода, ей было дозволено входить в святилище – ей, но не Стеме. Однако узнавший посадницу волхв в первый момент был так ошарашен, что отступил.

«А говорят еще, что волхвы ко всякому привычны», – с какой-то злой усмешкой подумала Ольга. Однако времени размышлять не было. Сейчас челядь боярина сообщит, что волхв впустил в священное место головников,[55] и их выдворят. По крайней мере, Стемку. Поэтому мешкать было нельзя.

На огороженном со всех сторон пространстве капища горели по кругу яркие костры, освещая гигантский столб бога Велеса и срубную башенку, где волхвы складывали требы. Стемка с интересом озирался вокруг, разглядывая избушки, стоявшие по внутреннему кругу частокола за огнями, белый камень жертвенного алтаря, волхвов в длинных одеждах. Ольга направилась к одному из служителей.

– Трое коней дам капищу, если поможете скрыться, – властно сказала она и без перерыва продолжила: – Нам нужна веревка, чтобы покинуть капище, спустившись на склон за частоколом. Челядинцам Люта скажите, что мы силой все взяли, можете и попроклинать нас для пущей важности. О том, что меня узнали, – молчать. И поживее!

Стемка только таращился на все, машинально поклонился изваянию божества. Потом перевел взгляд на Ольгу и даже языком прищелкнул от восхищения.

– Ох, и горазда же ты приказывать!

Она заметила, что парень стоит скособочившись, а по спине его течет кровь.

– Сможешь спуститься вниз, али задели сильно?

– Задели. Ножом, кажись. Но полезу. За тобой, красавица, хоть к Морене[56] в подземелье полезу.

Стемка оставался хвастуном, несмотря на всю серьезность их положения. Такому – ремни из спины режь, а он все шутить будет. И глаза его, когда он движением головы откинул со лба длинные светло-русые волосы, сверкали с прежним озорством. Но Ольга видела: если в ближайшее время не перевязать ему рану, он ослабеет от потери крови. Поэтому, оглядываясь на волхва, удерживающего у входа их преследователей (не смевших ступить в освященное место, но требовавших выдать им убийц), Ольга приказала волхвам дать еще и полотна на повязку.

Все-таки волхвы толковый народ. Справились быстро, все принесли, особенно удивило Ольгу, что не веревку для спуска дали, а настоящую лестницу со стальными крючьями на концах, чтобы удобнее было зацепить за ограду.

– И зачем такая в хозяйстве волхвов? – заметил Стема, когда они уже спускались вниз. – Не иначе как волхвы-кудесники за рыбкой к реке по ночам ходят.

Ольга не ответила. Приключений оказалось больше, чем она ожидала, и ей завтра надо будет употребить всю власть, чтобы замять дело. А это не просто, поэтому у посадницы на душе было моторошно, и она сердилась на Стемку, из-за которого попала в такой переплет. Но оставить его она не могла. Стемка был ее другом, побратимом дружинным, всегда защищал ее на Самвате, да и сердиться на него, такого легкого, пригожего и добродушного, долго не получалось. А тут еще заметила, что кровь из парня так и хлещет. Ольга ахнула, но контроль над собой не потеряла и, до того, как повела Стему прочь, подергала снизу за веревочную лестницу, чтобы волхвы подняли ее наверх. Эх, и неспокойная же ночка выдалась сегодня у служителей!

Стемка оглянулся на реку.

– Вон костер горит. Видать, рыбаки уху варят. Пойдем, попросим у них угольков да отсидимся где-нибудь в сторонке.

Примерно через час, когда Ольга перевязала Стему и они сидели у разведенного в зарослях над рекой костра, парень обо всем ей поведал.

– Как я мог не пойти к Палаге, когда она сама напрашивалась? Говорила: упрямый родитель навек оставит ее в девках. Сама-то она ладная и ядреная. И все твердила, что окошечко в тереме для меня оставит открытым. Ну не отказываться же было? Она бы потом первая меня на смех подняла.

– А ты бы, конечно, извелся от ее насмешек! Что тебе до Палаги этой? Уехал бы в Киев и забыл бы ее с какой-нибудь красавицей. Мало ли их у тебя в стольном? Да и детей, поди, половина Подола.