Сидони-Габриель Колетт - Ангел мой

– Ну-ну! Довольно, чёрт побери! Младший Пелу, вы совсем свихнулись, друг мой. Вам не кажется, что пора возвращаться домой?

Это последнее слово воскресило в нём картину, которая успела уже поблёкнуть за последний час: квадратная комната, его бывшая детская, встревоженная молодая женщина возле окна и Шарлотта Пелу, размягчённая выпитым мартини…

– Ну уж нет! – сказал он громко. – Нет… С этим покончено.

Он поднял вверх свою трость, остановилось такси.

– В ресторан… гм… в ресторан «Голубой дракон».

Под звуки скрипки он пересёк гриль-бар, залитый резким электрическим светом, который показался ему весьма бодрящим. Один из метрдотелей узнал его, и Ангел пожал ему руку. Навстречу ему поднялся высокий молодой человек с впалыми щеками – Ангел радостно приветствовал его:

– А-а, Десмон! Мне так хотелось с тобой повидаться! Какая удача!

На столе, за который они сели, стояла ваза с розовыми гвоздиками. С соседнего стола Ангела приветствовала некая девица: она махала ему ручкой и кивала головой, сотрясая огромную эгретку.

– Это девица по прозвищу Малышка, – сообщил Ангелу виконт Десмон.

Ангел не помнил никакой Малышки, но улыбнулся огромной эгретке и, не вставая, коснулся веером-рекламой маленькой ручки. Потом с видом завоевателя смерил взглядом незнакомую пару, сидевшую неподалёку от его стола, потому что женщина при одном только виде Ангела сразу забыла о еде.

– Тебе не кажется, что этот тип похож на рогоносца?

Шепча эти слова, Ангел наклонился к самому уху приятеля, и глаза его светились радостью, точно половодьем слёз.

– Что ты пьёшь, с тех пор как женат? – спросил Десмон. – Настой ромашки?

– «Поммери», – ответил Ангел.

– А до «Поммери»?

– «Поммери», до и после.

И, раздув ноздри, он попытался оживить в памяти окутанное ароматом роз шипение старого шампанского 1889 года, которое Леа берегла специально для него…

Он заказал себе обед во вкусе эмансипированной модистки: холодную рыбу с порто, жареную дичь и горячее суфле с кислым красным мороженым внутри.

– Привет! – крикнула Малышка, махая розовой гвоздикой.

– Привет! – отвечал Ангел, поднимая свою рюмку. На английских стенных часах пробило восемь.

– Чёрт возьми, – проворчал Ангел. – Десмон, ты не можешь позвонить для меня по телефону?

Бледные глаза Десмона выжидающе уставились на Ангела.

– Звони: Баграм семнадцать – ноль восемь, попроси к телефону мою матушку, скажи ей, что мы с тобой обедаем вместе.

– А если к телефону подойдёт госпожа Пелу-младшая?

– Скажи ей то же самое. Как видишь, я пользуюсь полной свободой. Я хорошо её воспитал.

Ангел много пил и ел, изо всех сил стараясь выглядеть серьёзным и равнодушным. Но как только в зале раздавались взрыв смеха, звон рюмок или звуки вальса, он приходил в полный восторг. Деревянные стены, отливающие синевой, напоминали ему Ривьеру в полуденный зной, когда море кажется почти чёрным вокруг отражающихся в нём солнечных бликов. Он позабыл свою обычную холодность и принялся обстреливать темноволосую даму, сидящую напротив него, профессиональными взглядами, от которых та дрожала всем телом.

– А как Леа? – внезапно спросил Десмон. Ангел не вздрогнул, он как раз думал о Леа.

– Леа? Она на юге.

– У тебя с ней всё кончено?

Ангел засунул большой палец в пройму жилета.

– Разумеется! Мы прекрасно расстались, лучшими друзьями. Не могло же это длиться всю жизнь. Ох, старик, какая прелестная умная женщина… Прямо-таки выдающаяся женщина! Впрочем, ты ведь знал её. Такая широта взглядов… Признаюсь тебе, мой дорогой, если бы не разница в возрасте… Но куда от неё денешься, от этой разницы…

– Конечно, конечно, – перебил его Десмон.

Этот молодой человек с бесцветными глазами, досконально изучив тяжёлую и трудную работу прихлебателя, не смог сдержать любопытства и теперь упрекал себя, считая, что поступил опрометчиво. Но Ангел, хотя и отличался большой осторожностью, продолжал говорить о Леа, тем более что он слегка захмелел. Он говорил весьма разумно, его речи были проникнуты здравым смыслом доброго семьянина. Он превозносил брак, но и отдавал должное заслугам Леа. Он воспевал мягкую покорность своей молодой жены, чтобы иметь возможность покритиковать решительный характер Леа: «Ты не представляешь себе, что это за негодница, всегда себе на уме!» Он продолжал свои откровения и дошёл в отношении Леа даже до резкости и дерзости. И говоря о ней всякие глупости, прикрывая дурацкими словами свою недозволенную любовь, он наслаждался редким счастьем просто без страха говорить о ней. Ещё немного, и он облил бы её грязью, славя в своём сердце само воспоминание о ней, её нежное, лёгкое имя, которое вот уже полгода стало для него запретным, весь её милосердный облик:

Леа – склонённую над ним, Леа – с двумя-тремя глубокими непоправимыми морщинами, Леа – прекрасную, Леа – потерянную для него, но, увы, такую близкую…

Часам к одиннадцати они собрались уходить, тем более что ресторан уже почти опустел. Только за соседним столиком ещё сидела Малышка: писала письма и требовала бланки пневматической почты. Она подняла к друзьям своё беззащитное лицо, похожее на мордочку белого барашка:

– Что ж, мы даже не попрощаемся?

– Прощайте, – согласно кивнул Ангел.

Чтобы выразить своё восхищение Ангелом, Малышка призвала в свидетели подругу:

– Ты только посмотри на него! Да ещё и денег куры не клюют! Бывают же такие счастливчики, у которых есть всё!

Но Ангел предложил ей всего лишь открытый портсигар, и она перешла на язвительный тон:

– Да, у них есть всё, но они предпочитают этим не пользоваться… Возвращайся к мамочке, моя лапочка!

– Я как раз хотел попросить… – сказал Ангел Десмону, когда они вышли на улицу. – Хотел попросить тебя… Подожди, сначала выберемся из этой толчеи…

На улицах было много народу, никто не спешил домой в этот тёплый влажный вечер. Но на бульваре, сразу за улицей Комартена, после окончания спектаклей должно было начаться настоящее столпотворение. Ангел взял своего друга под руку:

– Так вот, Десмон… мне бы хотелось, чтобы ты ещё раз позвонил по телефону.

– Опять? – остановился Десмон.

– Да, позвони: Ваграм…

– Семнадцать – ноль восемь…

– Обожаю тебя. Скажешь, что мне стало плохо у тебя… Где ты сейчас живёшь?

– В гостинице «Моррис».

– Прекрасно… Скажи, что я вернусь завтра утром и что ты сейчас дашь мне выпить мяты… Иди, старик. На вот, возьми, дай это мальчишке в кафе, а можешь оставить себе. Возвращайся поскорей. Я буду ждать тебя на террасе «Вебер».

Высокий молодой человек, услужливый и надменный, ушёл, смяв бумажки в кармане и не позволив себе сделать ни одного замечания.