Марго Арнольд - Падший ангел

– Нет, – твердо ответила матушка, – падшая женщина она и есть падшая. Все они кончают одинаково: вечным проклятьем и геенной огненной, нищетой и сточной канавой, болезнями и мучительной смертью.

Тогда я стала ждать, когда же настанет этот день и для Белль и она станет ползать по мостовой в отрепье, выклянчивая милостыню, но он почему-то так и не наступил. Моя мать умерла и была похоронена вместе со своей честностью, а к соседнему дому по-прежнему подъезжала карета и Белль казалась еще прекраснее, чем прежде.

Но вот как-то раз, вернувшись домой под вечер, я с удивлением заметила, что карета стоит возле нашего дома. Я ходила на рынок в Ковент-Гарден, где по вечерам торговцы выбрасывали остатки непроданных овощей и беднякам было чем поживиться. К тому времени, как я добралась домой, уже стемнело, и то, что Белль приехала так поздно, тоже удивило меня: в ночную пору наш район был не самым подходящим местом для прогулок хорошо одетых дам в каретах. Еще больший сюрприз ждал меня в комнате, когда я открыла дверь и втащила тяжело нагруженную корзину. Белль, как всегда, прекрасно одетая, в платье с тончайшими оборками и рюшами, сидела за столом напротив моего отца, а сальная свеча отбрасывала на них свой неверный свет. Вечер был прохладным, но на бледном лице отца выступили крупные капли пота – я помню, это поразило меня и даже немного встревожило: не подхватил ли и он лихорадку? Ведь он страдал от колик на протяжении почти всего лета, в результате чего мы прочно сели на мель.

Увидев меня, отец занервничал еще больше и начал что-то говорить, но Белль знаком велела ему замолчать и одарила меня ослепительной улыбкой. Слишком крупные квадратные зубы были, пожалуй, единственным, что портило ее. Поманив меня рукой, она сказала:

– Подойди сюда, Элизабет, подойди, дорогая. Присаживайся рядом с нами. Мы с твоим отцом только что обсуждали планы относительно твоего будущего. Я намерена забрать тебя отсюда. Садись, дитя мое, и слушай.

Повернувшись к моему отцу, она заговорила, словно продолжая прерванную фразу:

– Как я уже сказала, в течение года ничего не произойдет, но я настаиваю на том, чтобы у меня были полностью развязаны руки. За это время она должна будет выучиться всему: танцевать, петь, говорить, развлекать гостей, со вкусом одеваться. – Белль выразительно пожала плечами и подвела итог: – Абсолютно всему. Ты умеешь читать и писать? – внезапно обратилась она ко мне.

Хоть я и была ошеломлена, мне удалось съязвить:

– Да, и разговаривать я тоже уже умею.

Белль не смогла сдержать тихий приятный смех:

– О, мое чудесное дитя! Я и забыла, как остер твой язычок.

Это было правдой. Когда я была поменьше, мы часто болтали с ней, и мои высказывания нередко заставляли ее смеяться. Повзрослев, я несколько отдалилась от Белль, подсознательно чувствуя, что старшие не одобряют нашей дружбы.

– Да нет же, – продолжала она. – Я имею в виду, что ты должна выучиться говорить должным образом: без акцента и без всех этих ужасных словечек на кокни,[2] которыми пестрит твоя речь. Ты научишься говорить так, как говорю я.

Голос Белль был одной из самых привлекательных ее черт: глубокий и приятный, без всякого следа жаргона и визгливости, присущих всем нам. Только в те редкие моменты, когда Белль была рассержена или очень возбуждена, в ее речь возвращались жаргонные словечки и резкость, но теперь она говорила, как настоящая леди.

– Впрочем, то, что ты умеешь читать и писать, в огромной степени поможет нам. Уроки будут даваться тебе гораздо легче. Что же касается финансовой стороны, – обернулась она к моему отцу, – то все расходы в течение следующего года я беру на себя. После этого мы встретимся и еще раз обсудим материальный вопрос – в зависимости от того, каковы будут ее успехи.

У меня похолодело внутри и окаменели губы, но я все же сумела выговорить:

– Зачем вам все это? Что вы собираетесь сделать со мной? Вы что, хотите превратить меня в… – я запнулась, но затем все же нашла в себе силы произнести это слово: —…проститутку? Так вот, я не буду ею! Не буду!

При этих словах мой отец издал какой-то сдавленный звук: не то стон, не то всхлипывание. Несколько мгновений Белль молчала, а затем со вздохом подняла руку, желая привлечь мое внимание.

– Дитя мое, я полагаю, они говорили тебе, что я – проститутка. И ты, разумеется, знаешь, что это такое?

Я упрямо кивнула.

– И еще они говорили тебе, что я несчастна, покрыта позором и обязательно плохо кончу?

Я вновь кивнула.

– А теперь взгляни на меня, – резко приказала Белль. – Неужели я похожа на такое ничтожество?

В то время ей было около тридцати пяти. Высокая и хорошо сложенная, с большой крепкой округлой грудью и роскошными плечами, которые она любила демонстрировать, Белль находилась в расцвете своей красоты. У нее была копна волос цвета спелой кукурузы и живые голубые глаза. Конечно, ремесло, которым она занималась уже многие годы, не могло не наложить на нее свой отпечаток: цвет ее лица несколько поблек, но она компенсировала этот недостаток с помощью косметики, умело пользуясь румянами. На фоне нашей убогой обстановки она казалась мне окруженной сиянием, поэтому я отрицательно покачала головой.

– Позволь кое-что сказать тебе. – Она заговорила почти шепотом. – Когда я начинала, то была так же бедна и невежественна, как ты теперь. И никто не мог мне помочь. Это было двадцать лет назад. Теперь я владею тремя домами, на моем счету в банке лежит пять тысяч фунтов. У меня есть слуги, кареты, платья, которые с гордостью одела бы даже принцесса, а ведь я еще молода и у меня все впереди. Если ты используешь умную головку, которую, как я полагаю, носишь на плечах, то сможешь добиться всего того же – и даже большего. Это шанс изменить всю твою жизнь, шанс выбраться из всего этого… – Жест, которым Белль обвела то, что нас окружало, был подобен пощечине. Я взглянула на отца, и мне показалось, что он съежился, а стены нашей и без того мрачной комнаты сдвинулись теснее.

– Но это вовсе не то, чего я хочу, – удалось вымолвить мне.

– Чего же ты хочешь? – мягко спросила она. Запинаясь, я постаралась объяснить это ей и отцу, но, по-моему, вышло у меня плохо. Иногда по воскресеньям мой брат брал меня на прогулку за пределы Сити, и мы неторопливо шли по полям к Айлингтону или Сэдлерз-Уэллс. Мы проходили мимо домов – не тех больших и элегантных, которые обычно строят для себя за городом богачи, а маленьких уютных домиков с заплатками крохотных садиков. Обитатели этих домов одевались небогато, но со вкусом, по вечерам они часто выходили посидеть на свежем воздухе и поболтать с соседями. По словам моего брата, это были дома, принадлежавшие «среднему классу» – владельцам магазинов, обслуживающих богачей, и клеркам, работавшим в огромных торговых домах, что теснили наши трущобы в Сити. Над ними витало ощущение покоя, удовлетворенности и надежности. Мой брат мечтал о том, как в один прекрасный день мы заведем такой же домик, и в такие моменты я чувствовала, что это предел желаний любого человека.