Барбара Картленд - Сложности любви

– Ну пожалуйста, Хилтон, – опять повторила леди Имоджин, становясь напротив него. Молодая женщина прекрасно знала, что делает: ведь теперь он не может не заметить соблазнительных изгибов ее прекрасного тела под прозрачной тканью воздушного платья. Сейчас она была просто обворожительной, в глазах светилась мягкая покорность, пухлые алые губки манили и будили желание…

Однако темные, всепонимающие глаза маркиза смотрели, казалось, сквозь леди Харлоу, и он довольно жестко произнес:

– Этот разговор уже начинает мне надоедать, Имоджин. Если я говорю нет, это означает – нет!

На глазах леди Харлоу выступили слезы (причем ей пришлось изрядно постараться).

– О, Хилтон, – совершенно несчастным голосом проговорила она и горестно скривила губки.

Маркиз рассмеялся, но смех его был совсем не добрым.

– На меня не действуют слезы, – заметил он, – они не только не трогают меня, а скорее раздражают. – Обхватив одной рукой леди Харлоу за талию, он другой приподнял ее подбородок и проговорил: – Если вы прекратите изводить меня и донимать глупыми просьбами, я подарю вам браслет. Тот самый, которым вы так восхищались вчера на Бонд-стрит…

Некоторое время леди Имоджин боролась с искушением сказать, что ей вовсе не нужен этот несчастный браслет. Но врожденная жадность, а так же практичность и расчетливость одержали верх. Она поняла, что все дальнейшие уговоры принесут только вред, и тогда уж ей точно не добиться желаемого.

– Благодарю вас, – едва слышно прошептала она, и любой другой мужчина понял бы, что он есть отвратительное и грубое животное.

Леди Харлоу взглянула на маркиза из-под полуопущенных ресниц и по его недоброй улыбке, искривившей губы, поняла, что он разгадал все ее маневры и каждую сцену этого спектакля.

Не было никакого сомнения, что это всего лишь повтор представления, единственным зрителем которого он уже много раз бывал.

У леди Харлоу, однако, не было желания ссориться с мужчиной, которого она считала не просто неотразимым, но и самым значительным и ценным своим приобретением. Потому она обвила его шею руками и притянула к себе.

– Ну почему мы все время спорим и ссоримся? – почти искренне недоумевая, спросила Имоджин. – Ведь есть множество приятных тем для разговора.

Маркиз поцеловал ее, впрочем, довольно равнодушно. Пока длился этот бессмысленный и ненужный разговор, он вдруг ощутил себя абсолютно свободным.

– Вам пора идти, Имоджин, – сказал маркиз, – через полчаса у меня назначена встреча, а прежде я еще должен подписать несколько писем.

– Я увижу вас сегодня вечером?

– Я ужинаю у принца, – ответил маркиз, – но если мое общество понадобится его высочеству не слишком долго, я заеду к вам по дороге домой.

– Я буду ждать. Вы ведь знаете, как мне дороги наши встречи.

Маркиз почти не слушал ее болтовню – других слов он и не ожидал и потому повернулся и направился к двери, так что и леди Харлоу не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

Он провел даму через великолепный мраморный холл, стены которого были увешаны великолепными картинами работы Джорджа Стаббса (когда-то отец Хилтона Осминтона заказал изобразить на них любимых скакунов). Затем маркиз с галантным поклоном поцеловал своей спутнице руку. В это время лакей, один из многих дюжих молодцев в ливреях, бросился открывать дверцу экипажа, ожидавшего на улице под портиком.

Маркиз славился своими прекрасными манерами, поэтому он дождался, пока карета тронется с места. Потом вернулся в дом, миновал холл, но направился не в гостиную, где был с леди Харлоу, а в свой кабинет.

Это была, пожалуй, самая интересная комната во всем доме. Вдоль стен высились роскошные шкафы с книгами, а между ними висели прекрасные картины в золоченых рамах, тоже с лошадьми, – предмет зависти принца.

Маркиз прошел к большому письменному столу, стоявшему у окна, и сел за него. Тут его ожидала стопка бумаг. Он взял одну из них, раскрыл и позвонил в колокольчик, что был под рукой. Дверь тотчас же распахнулась, и в комнате появился его управляющий и личный секретарь мистер Дадждейл.

Это был мужчина среднего возраста с умным лицом и солдатской выправкой. Впрочем, он действительно был военным до того, как поступил на службу к маркизу.

Не отрывая взгляда от письма, которое он читал, маркиз произнес:

– Отправьте букет цветов леди Харлоу и передайте, что, к сожалению, я не смогу заехать к ней сегодня вечером.

Мистер Дадждейл принялся старательно записывать все указания в блокнот, который держал в руках.

– И пошлите кого-нибудь купить бриллиантовый браслет, который я рассматривал вчера в магазине Ханта и Роскелла на Бонд-стрит, – продолжал маркиз, – они знают какой.

– Хорошо, милорд.

Мистер Дадждейл больше ничего не сказал, но маркиз слишком хорошо его знал: он без лишних слов понял, что неловкая, напряженная поза секретаря означает крайнее неодобрение.

Управляющий Дадждейл был не просто служащим, он скорее был другом Осминтона, и маркизу было отлично известно о той неприязни, которую секретарь питал к каждой из его многочисленных женщин. Вряд ли он сделал исключение для леди Харлоу.

– А я знаю, что вы думаете по этому поводу, Дадждейл, – весело начал маркиз, – и, хотя считаю, что с вашей стороны это неслыханная дерзость, все же прихожу к выводу, что вы, пожалуй, правы.

Мистер Дадждейл тихо вздохнул. Ясно было, что это – вздох облегчения и он рад слышать эти слова.

– Но ведь я ничего не сказал, милорд, – заметил он после небольшой паузы.

– Значит, вы слишком громко думаете, черт побери, я же просто слышу, какие мысли проносятся в вашей голове! – Он откинулся на спинку стула и развернул его так, чтобы было удобнее смотреть на собеседника. – Объясните мне, Дадждейл, что за странные существа эти женщины? Почему они так похожи друг на друга? Они что, сделаны все из одного и того же теста?

– Может быть, милорд, – отозвался Дадждейл, тщательно подбирая слова, – все дело в том, что те, о ком вы говорите, воспитывались в одном и том же духе, а потому живут и мыслят по одинаковым законам.

Маркиз, словно обдумав это высказывание, через некоторое время согласился со своим управляющим:

– Это, конечно, весьма правдоподобное объяснение. Ведь в самом деле все их поступки абсолютно предсказуемы, что вызывает жуткое раздражение. И сказать они ничего нового не могут, кроме удручающих своей ничтожной мелочностью и избитостью заготовок.

– Могу лишь согласиться с вами, милорд, – кивнул Дадждейл, – в отношении тех особ, о которых, насколько я понимаю, вы говорите.

Маркиз рассмеялся, а потом спросил: