Карен Хокинс - Лэрд, который меня любил

В один прекрасный день поверенный в делах Гумбольта нашёл его мёртвым с дымящимся пистолетом в руке; на столе под пресс — папье лежало письмо. Письмо это обвиняло его жену, но принесло мало утешения тем, кто его по — настоящему любил.

МакЛин был раздавлен смертью своего друга. Даже теперь, 4 года спустя, простое упоминание о тех временах заставляло его глаза темнеть, а губы белеть.

— Я не испытываю интереса к Кейтлин Хёрст, если ты это имеешь в виду, — рявкнул он.

— Уверена, что нет, — примирительно заметила Джорджиана. — Ты слишком утончён для дочери приходского священника. Я всегда считала, что Кларисса была слишком молода и слишком красива для Гумбольта; он должен был догадаться, чем это всё закончится. Ей нужны были его деньги, и когда она их получила… Она глумилась над ним с самого начала.

Александр сохранил контроль над выражением своего лица, хотя глаза его сверкнули гневом:

— Возможно.

Она успокоилась, когда он не стал спорить. Он никогда не ухаживал за совсем молодыми женщинами, хотя её и беспокоило то, что, возможно, с Кейтлин Хёрст всё было по — другому. Но что бы он ни испытывал когда — то к этой девушке, он вряд ли будет испытывать это теперь. Ведь её поведение сделало его предметом разговоров в Лондоне.

Он поднялся с жестом нетерпения:

— Я уже должен быть в пути. Мы с герцогом Линвилльским едем опробовать его новую бухту.

Джорджиана бросила быстрый взгляд на его широкие плечи, на гладко сидящий жакет с разрезом на узких бёдрах, на мощные ляжки…

— Ну что, мои ягодицы вызвали твоё одобрение?

Её взгляд встретился с его, её щёки запылали, и она наклеила на лицо, как ей казалось, дразнящую улыбку:

— Ты не можешь упрекать меня за мои приятные воспоминания.

— При условии, что для тебя это лишь воспоминания и не более того. — Его глаза сузились, и он мягко добавил:

— Надеюсь, ты воспринимаешь мою просьбу о помощи не иначе, как дружескую услугу.

Она выдала слабый смешок:

— Мы с тобой друзья и, надеюсь, всегда ими будем. — Пока, во всяком случае.

Он поклонился, глаза его теперь были теплее, чем все два дня с момента его приезда:

— Хорошего дня, Джорджиана. До ужина. — Твёрдой походкой он направился к двери с таким атлетическим изяществом, что у неё пересохло во рту.

Затем он вышел, и в комнате сделалось мучительно пусто.

Глава 1

Женщина, которая хочет покорить МакЛина, особенно того, кто с каменным сердцем, не должна знать слова «нет».

— Настоящая, живая герцогиня?

Кейтлин Хёрст рассмеялась причитаниям своей младшей сестры:

— Да, настоящая живая герцогиня, а не настоящая мёртвая герцогиня.

— Ой, ну ты поняла, что я имела в виду, — Мэри упала на кровать, где уже лежали дорожная сумка её сестры, три бальных платья, стопка только что сложенного нижнего белья и пара истоптанных бальных туфель. — Как бы мне хотелось самой поехать в дом настоящей живой герцогини на трёхнедельный светский приём!

Кейтлин уложила в баул на полу пару заштопанных чулок.

— Уж не завидуешь ли ты моему единственному развлечению за последние несколько месяцев?

— Нет, мне просто хотелось бы поехать вместе с тобой, — Мэри раскинула по сторонам руки. — В письме герцогини говорилось о прогулках в парке, скачках на лошадях, стрельбе из лука, карточных играх…

— Этот аспект маме как раз не понравился.

— Да, но папа сунул тебе гинею, чтобы тебе было на что играть, а, значит, это не может быть слишком плохо. К тому же, маму смутили не игры, а бал — маскарад. Я, по правде, решила, что она никуда тебя не пустит, когда герцогиня написала, что тебе потребуется костюм.

— Мне пришлось пообещать, что я не надену маску и буду вести себя как подобает хорошо воспитанной молодой леди.

Брови Мэри поднялись:

— Ты сможешь это выполнить?

— Я выполню это, — сказала Кейтлин пылко и убеждённо. Она всегда вела себя достойно; но тут она с беспокойством вспомнила, что тоже хотела хорошо себя вести, когда утратила свою сдержанность. Она не горела желанием нарушать правила, установившиеся в обществе; но, когда её дразнили или злили, её боевой характер прорывался сквозь осторожность и разумность.

Кейтлин засунула в дорожную сумку шаль с большим усилием, чем требовалось. Пропади оно всё пропадом; если бы только она сдержалась тогда, три месяца назад, и не позволила Александру МакЛину вынудить её сказать и сделать то, чего не следовало. Но теперь уже поздно было что — либо делать — разве что использовать так удачно подвернувшееся приглашение для восстановления благосклонности общества по отношению к ней и к её семье.

Мэри изловчилась и коснулась одного из новых платьев, разложенных на кровати и готовых к оборачиванию в бумагу, прежде чем их упакуют:

— Наверняка ни у кого в доме герцогини не будет таких красивых платьев, как эти. Ты шьёшь лучше большинства модисток с Бонд Стрит.

Кейтлин улыбнулась:

— Спасибо. Какой приятный комплимент. Особенно я горжусь серебристым; оно для маскарада.

— На тебе оно прекрасно смотрится, даже при том, что мама заставила тебя поднять повыше вырез, — Мэри скорчила гримасу. — Если бы делать по её, ты пошла бы на маскарад, зашитая от подбородка до пальцев ног в широкий полотняный картофельный мешок. Мама чересчур переживает, хоть даже и из — за тебя, — лицо Мэри порозовело.

Хорошее настроение Кейтлин улетучилось:

— Я больше никогда не позволю своей вспыльчивости снова взять над собой верх. Если бы я не вела себя так ужасно, то Триона не почувствовала бы необходимость явиться ко мне в Лондон на выручку, и тогда бы ей не пришлось выходить замуж, и… — Горло Кейтлин болезненно сжалось.

Мэри схватила сестру за руку:

— В конце концов, ведь всё устроилось. Триона глубоко полюбила своего нового мужа и сказала, что должна бы тебя благодарить за то, что встретила его. А бабулю ты сделала очень счастливой женщиной. Она возбудилась, как ягнёнок при виде похожего на него шерстяного свитера.

— Бабушка считает, что всё, что имеет отношение к МакЛинам — это чудесно, особенно когда у неё появилась возможность заполучить нескольких правнуков.

— А, наверное, это так…

Из прихожей послышался шумный топот, прозвучавший, как возня целого стада телят. Потом короткий стук, — и дверь настежь распахнулась, обнаружив за собой Уильяма, старшего из их братьев, за ним следовали на удивление элегантно одетый Роберт и слишком тощий Майкл.

Все они были очень высокими, особенно Уильям, который в двадцать один год достигал впечатляющего роста в 1,93 м, и плечи его были соответствующей ширины.