Сидони-Габриель Колетт - Дуэт

– Через кого? – спросила Алиса.

Он отпил кофе, сделал вид, будто обжёгся, секунду помедлил, глядя на жену, и, поскольку уйти от ответа больше нельзя было, придал словам оскорбительный оттенок:

– Через Амброджо, разумеется. Кому же ещё они могли бы это поручить, как не Амброджо? Мы ведь с ним компаньоны – если можно так выразиться.

Он встал, отошёл на несколько шагов, затем вернулся.

– Ну?.. Ты ещё что-нибудь хочешь сказать?

Она подняла на него взгляд, более сонный, чем когда-либо.

– А?.. Что я скажу?.. Ах да!.. Что ж, я согласна.

– На что согласна?

– Подготовить эскизы.

– За четыре дня?

– У меня есть сорок четыре наброска… балетных костюмов…

У Мишеля вырвался недоверчивый смешок коммерсанта:

– Сдаётся мне, ты недолго будешь корпеть над балетными костюмами, поскольку…

– А?

– Подумаешь!.. Четыре классических балеринки на пуантах…

– Одену в тарлатан, – бросила Алиса.

– Да… парочка танцовщиков-акробатов…

– Полуобнажённые, в лоскутах ткани и стразах.

– Стразах? – возмутился Мишель. – По-твоему, сейчас тринадцатый год? Не сходи с ума. Вот блестки – это сгодится. Без особых претензий, в общем. Особых претензий, впрочем, и не надо… В том числе и для драматических персонажей. Иначе, сама понимаешь, эти взбесятся…

Алиса словно бы проснулась, повеселела:

– Для драматических персонажей? Вместо перьев – громадные цветы, вместо вышивки – ленты, для видимости шёлка – накладной целлофан, а для видимости роскоши – бахрома, понимаю, понимаю!

– Наброски у тебя здесь?

– Да, все. В лиловом бюваре, – некстати вырвалось у неё.

«Это называется «ляпнуть», – подумала она, глядя, как Мишель угрюмо пьёт кофе. – Придётся исключить из своего лексикона слова «бювар» и «лиловый», иначе каждый раз буду видеть, как эта мимоза свёртывает побитые морозом листья. Однако эта мимоза дружески беседует по телефону с Амброджо. Столь же странно, сколь и загадочно, как говорил покойный папа».

Она потёрла озябшие руки, поёжилась от чего-то похожего на стыд: «Ужасно видеть, как всё между нами стало по-другому. Два слова – и вот он весь скукожился, сник, постарел, правый глаз почти совсем закрылся. А я не упускаю случая его осудить, как будто это он виноват, что я переспала с Амброджо…»

– Мишель, я сейчас переоденусь и сбегаю в деревню.

– В деревню?

– У меня ничего нет для рисования: ни бумаги, ни красок, ни кальки…

– Собираешься рисовать? – спросил он с отсутствующим видом.

– А как же, Мишель… эскизы костюмов!

– Ах да, верно, извини.

– Тебе ничего не нужно?

Он устремил на жену взгляд, говоривший о том, что его страдания не прекратятся.

– Нужно. Но ты не можешь дать мне то, что я хочу.

Он покраснел, как юноша, и большими шагами пошёл в дом.

Глядя ему вслед, она прикусила губу, мысленно обозвала его «романтическим идиотом», сердито бросила салфетку на стол и откинула голову, чтобы удержать две слезы, повисшие на ресницах. Полчаса спустя она сходила по склону холма, подставляя лицо редким каплям дождя. По дороге она размышляла над костюмами, прикидывала их себестоимость и собирала первые горлянки. «Я сделаю фее в «Даффодиле» такой вот головной убор, синий с рожками…»

В деревне она купила карандаши для школьников, красные и фиолетовые чернила, акварельные краски в брусках для самых маленьких.

– Их можно засунуть в рот, и никакого вреда не будет, – уверяла лавочница.

Алиса поднималась к дому повеселевшая, готовая любить весь мир. Она присела у обочины и стала набрасывать на листе только что купленной бумаги костюм Улитки. Мелкий дождь, неосязаемый, как брызги солёной волны, прилипал к её напудренным щекам и непокрытым волосам. «Уединиться на часок, немного поработать – вот верный способ улучшить цвет лица, да и настроение тоже!..»

Когда она дошла до террасы, грозовая туча заволокла почти всё небо, кроме узкой золотистой полоски над горизонтом.

– Мишель, где ты? – крикнула она.

Вместо ответа на пороге возникла Мария, руки у неё были в муке.

– Мсье ушёл. Мария?

– Мсье находится в библиотеке. Мсье не выходил из дому.

– Вы давали ему настой из трав?

– Да, но мсье рассердился и не стал пить. Мария опустила выразительные глаза, встряхнула смуглыми руками в белых мучных перчатках.

– Мсье говорил по телефону, может быть, я ему помешала…

Она обратила к Алисе своё новое лицо – лицо намечающейся союзницы – и неуклюже убежала.

«Ещё один звонок?.. И не выходил из дому? И не выпил настой?..»

Она помешкала, затем, выбрав маску легкомыслия, вошла, треща без умолку:

– Ты здесь? Господи, как тут темно! Ты представить себе не можешь, что предлагают в этих краях художникам для работы! И никакой возможности достать кальку! В общем, в Крансаке как в Крансаке. Если тут и приходит на ум «Плот "Медузы"», то не только тут – уж я-то знаю, повидала… Вот, взяла газеты. Новостей никаких?

Не вставая с дивана, он тяжело заворочался в полумраке.

– Ничего особенного… У меня страшная мигрень!.. Ах да!.. Мне звонили…

– Кто?

– Ну, эти люди. От Хирша и Борда… Извини, детка, но всё лопнуло.

– Что лопнуло?

– Постановка «Даффодиля».

– Как?

– Вот так. «Даффодиль» не пойдёт в театре на площади Звезды.

Он опять зашевелился, повернулся на другой бок.

– А как же… Вот это да… – пролепетала Алиса. – Вот это… Вот это номер…

Она села, машинально развязала свои пакетики, зажгла лампу на секретере.

– А теперь рассказывай.

– Говорю тебе, у меня голова раскалывается… – простонал Мишель.

– Примешь аспирин. А сейчас расскажи, что произошло.

Он отвечал неохотно, уткнувшись лицом в стену.

– А что тут рассказывать? Коли дело не выгорело, так не выгорело.

– Из-за денег?

– В том числе… Хирш не может фигурировать в этой постановке ни как продюсер, ни как директор…

– Ну хорошо, а ты?

– А одного меня они не хотят. Я не вполне им подхожу.

Алиса жадно вглядывалась в кудрявый затылок, в спину человека, который разговаривал со стеной.

– А вместе с Амброджо?

Мишель ничего не ответил.

– Ты слышишь?.. Если вместе с Амброджо? Он-то ведь из их компании?

По спине было заметно: Мишель прерывисто задышал.

– Не смеши меня, – снисходительно произнёс он. Она напряжённо думала, покусывая стебелёк теперь уже ненужной горлянки…

– Ты сам позвонил в Париж, – промолвила она. Он завозился, повернулся в профиль.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Я не спрашиваю. Я прямо сказала: это ты позвонил в Париж.

В ответ он лишь передёрнул плечами и снова отвернулся к стене.