Жюльетта Бенцони - Страсти по Марии

Ознакомительный фрагмент

Им принадлежала вся ночь, а любили друг друга словно впервые, как если бы не могли насытиться друг другом. И когда они, умиротворенные, лежали молча рядом, Мария вдруг заплакала.

– Отчего эти слезы? Я больше не в состоянии сделать тебя счастливой? – спросил обеспокоенно Генрих.

– О нет! Напротив! Я и не надеялась на такое счастье, но ведь ты скоро уедешь, и как тогда мне жить без тебя? Вот я и плачу…

Он рассмеялся, склонился над ней и слизнул одну слезинку:

– Ты не сможешь жить без меня! Я – тем более, поэтому я здесь. Завтра мы уедем вместе.

– Уедем вместе? – воскликнула взволнованная Мария.

Но вспышка радости быстро угасла, Мария нежно прикрыла ладонью губы возлюбленного:

– Уехать с тобой в Англию? Ты же знаешь, что это невозможно, – произнесла она дрожащим голосом. – У тебя там жена, дети, будет оглушительный скандал.

– Несомненно, но неужели мы не сможем со всем этим справиться?

– О чем ты говоришь?

– Недавно я возглавил благотворительную кампанию и могу взять тебя с собой за моря. Мы уедем в Америку!

– Значит, ты впал в немилость?

– О нет! Я капитан Харвича и Ландгард Пойнта, констебль Виндзора, канцлер университета Кембриджа и управляющий дома Ее Величества королевы, которая, надеюсь, мне симпатизирует. Благодаря ей у меня есть земли в Новом Свете и боеспособный флот, только что перевооруженный моим братом Уорвиком, так что я могу надеяться на успех в дальних землях. Я хочу отправиться туда и заняться делами сам.

Ошеломленная Мария пыталась что-нибудь понять. То, что ее возлюбленный собирался оставить лондонскую роскошь ради некой авантюры в другой части света, вызвало у нее изумление:

– Расположение королевы понятно, но каковы ваши отношения с королем?

Холланд резко поднялся, прошел к камину, присел на корточки, чтобы поправить огонь кочергой и добавить поленьев. Мария поняла, что невольно задела чувствительную струну.

– Ответь мне, Генрих, твои отношения с королем испорчены?

– Сам король так не считает, но можно сказать и так, поскольку я его теперь ненавижу!

Сердце Марии тревожно забилось.

– Он же твой друг!

– Может быть, только я больше не являюсь его другом! Пойми же, Мария! Потеря острова Ре и Ла-Рошели, требование протестантов Франции вернуть им их земли, а может быть, и смерть Бекингэма – во всем есть его вина!

– Как можешь ты говорить подобные вещи?

– Это правда! Я требовал отправить на выручку наш флот, но у нас на то не хватило денег! Мы не переставали заявлять, Бекингэм и я, что нам необходимо одеть, накормить солдат, выплатить им жалованье. Нам твердили, что мы должны продолжать войну на те средства, которыми располагали на тот момент, давая понять, что в казне нет денег. – Так и могло быть, – рискнула вмешаться Мария, дабы как-то успокоить Генриха, но только еще больше раззадорила его.

Повернувшись к ней с горящими глазами, Холланд рыкнул:

– Ну конечно, только я тогда же и узнал, отчего это у Карла нет денег! Знаешь, почему? А потому, что он не удержался и купил фантастическую коллекцию картин, собранных герцогом Мантуи и прославившуюся на всю Европу. Ради своей прихоти, одолеваемый гордыней, он, видите ли, стал обладателем «Двенадцати цезарей» Тициана, «Святого семейства» Рафаэля и не знаю скольких еще полотен Караваджо, Корреджо, Андреа дель Сарто и прочих, а нас оставил подыхать от скуки в Плимуте и дожидаться неизвестно чего. Мы, конечно же, невзирая ни на что, выступили теми силами, какими располагали, а результаты тебе известны… Если бы Бекингэм и я не задержались так надолго в Портсмуте, он наверняка избежал бы кинжала Фелтона. Меня не убили, но высказали порицание за излишнюю задержку. А это уж слишком!

– Тебя же и укорили? Это же несправедливо!

– Хуже того, это преступно! Если бы не королева Генриетта-Мария, я мог бы лишиться головы…

– Ну и как она? – поинтересовалась Мария. Холланд посмотрел на нее с таким негодованием, что ей на минуту показалось, что он вот-вот взорвется.

– Я рассказываю тебе о только что пережитой драме, ты же любезно интересуешься новостями о королеве, словно на придворном рауте.

Мария немедленно перешла в нападение.

– Боже мой, Генрих! Ты же сказал мне, что она спасла тебя! Значит, нужно беспокоиться и о ней! Начало ее замужества вряд ли можно назвать счастливым!

– Конечно, но теперь у нее все складывается хорошо. Карл внимателен и нежен с ней. Что действительно странно, так это слухи о том, будто бы с установившимся в королевском семействе благополучием каким-то образом связана и гибель Бекингэма.

– Будь справедлив! Королева страдала потому, что в ухо королю дула дудочка нашего друга.

– Быть может, но беда в том, что паписты день за днем укрепляются, а я против. Они – настоящая заноза для Англии.

– И ты осмеливаешься любить одну из них?

Гнев Холланда внезапно стих. Он рассмеялся, склонился над своей повелительницей и глянул в ее глаза.

– Нет у тебя другой религии, кроме любви, милая моя язычница, и надеюсь, что никогда ты от нее не отречешься. Потому-то и готов я всех оставить, все бросить, лишь бы обладать тобой, и потому же хочу увезти тебя. Жизнь наша наполнится приключениями и страстью. Я создам королевство, а королевой в нем будешь ты. Я покрою тебя редкими мехами и золотом Америки. Тамошние дикие народы падут ниц перед тобою, мы будем свободны, а ты будешь только моей, навсегда. Только моей, Мария!

Последние слова он прошептал, касаясь ее губ, и вновь овладел ею с тем граничащим с насилием неистовством, которое так ей нравилось. Она позволила унести себя этой бушующей страсти, однако разум ее не захлестнуло, как в прошлый раз. Он оставался трезвым, почти холодным. Даже в момент высшего наслаждения, заставившего ее вскрикнуть… Ее накрыло волной совершенного удовлетворения, но, когда та отступила, Мария почувствовала необъяснимую грусть.

Генрих же старался запечатлеть в памяти каждое движение ее прекрасного тела, совершенно ему подвластного. Уверившись в себе, он отстранился и прошептал:

– Мне лучше уйти сейчас же, сердце мое, нужно все подготовить к нашему отъезду. Следующей ночью я вернусь за тобой…

Ответ прозвучал как из глубин ее естества:

– Нет!

Наступила оглушающая тишина, длившаяся, правда, недолго. Думая, что ослышался, Генрих переспросил:

– Ты действительно сказала «нет»?

Предвосхищая новый виток схватки, Мария выскользнула из постели, где пристрастие к любовным утехам и чувствительная кожа ставили ее в зависимое положение, подобрала и набросила на себя халат, не осмеливаясь посмотреть на возлюбленного. Тот не пошевелился, но переспросил глухим голосом: