Кэндис Герн - Леди, будте плохой

– В нем есть что-то дьявольски отталкивающее, – заметил Рочдейл.

– Интересная оценка, особенно с твоей стороны. Но при чем тут все эти разговоры о Серенити и Альбионе? – спросил Кэйзенов. – Только не говори мне, что ты поставил свою лучшую лошадь в каком-то пари с ним.

– Именно это я и сделал.

Брови Кэйзенова исчезли под краем шляпы.

– Не могу в это поверить. Я не думал, что ты когда-нибудь расстанешься с этой лошадью.

– Я не собираюсь расставаться с ней.

– А-а… Значит, дело верное?

Рочдейл улыбнулся:

– Да. Вернее не придумаешь.

Глава 5

Грейс отослала удивленную Китти и осталась в гардеробной одна, глядя на свое отражение в зеркале трюмо. Она едва могла поверить, что сделала это. Неделю назад у нее ни за что не хватило бы духу надеть такой костюм. Но неделю назад все изменилось.

С тех пор как Рочдейл проник в ее жизнь, его дурное влияние заставляло ее делать одну безнравственную вещь за другой. Казалось, будто он втер в ее руки какие-то порочные чернила, когда ласкал их, и теперь, как сильно она ни старалась, Грейс не могла отмыть их. Теперь на всем, к чему она прикасалась, оставалось пятно греха.

Ложь – невинная ложь во спасение – всю неделю срывалась с ее губ. Грешные мысли – темные, тяжелые – головокружительно вились в ее голове. И все это его вина. Этот раздражающий Рочдейл был каким-то злым волшебником. Он изменил все. Он изменил… ее.

Епископ был прав. Без него, без его руководства изменчивая натура ее добродетели действительно подверглась опасности. Первый же мужчина, проявивший к ней интерес, хотя и неискренний и несвоевременный, разбил всю защиту, которая строилась десять лет. Грейс показала себя именно такой слабовольной женщиной, о которой говорил муж.

И все же…

Она чувствовала себя живой. Сегодня вечером Рочдейл собирался поцеловать ее, и Грейс не была совершенно против этого. Всю неделю ее голова кружилась от воспоминаний о поцелуе в карете. Сам факт воспоминания уже, разумеется, был грехом, но она ничего не могла с этим поделать. Она помнила каждую подробность.

Ее тело стало разгораться к жизни так, как никогда не делало раньше – ему никогда не позволялось этого, – и воспоминание о поцелуе поглотило ее. Грейс всегда подозревала, что есть нечто большее в том, что мужчины и женщины, мужья и жены делят физически. Она инстинктивно тянулась к этому с первых дней своего брака, до того, как узнала, что это неправильно и должно подавляться.

Всю свою взрослую жизнь она знала, что чувства, которые Рочдейл пробудил своим поцелуем, грешны. Но потом ее подруги начали откровенно говорить о любовниках и о близости, которую она никогда и представить не могла. Как их откровения ни смущали ее, Грейс знала, что подруги не испорченные, не порочные женщины. Даже Вильгельмина с ее пестрой историей не была аморальной. Когда они говорили так открыто и радостно о физической страсти, это не звучало безнравственно. Это звучало… захватывающе.

Грейс никогда, конечно, не признавалась им в своих развратных мыслях. Она позволяла подругам верить в ее стыдливое неодобрение. Но слушала и молча обдумывала все, что они говорили.

Теперь в глубине души она знала, что подруги оказались правы, а ей постыдно не терпелось снова испытать хоть чуточку того, что они описывали. Хотя бы совсем немножко. Один поцелуй, только и всего, а потом она навсегда вышвырнет этого негодяя из своей жизни. Она не даст ему возможности зайти ни на шаг дальше.

Было непонятно, что вообще заинтересовало в ней Рочдейла. Епископ предупреждал Грейс, что мужчин будет привлекать ее красота и что они будут делать авансы. Возможно, Рочдейла привлекала ее внешность. Грейс не была тщеславной, но знала, что лицо, которое она каждый день видит в зеркале, красиво. Ее муж повторял это достаточно часто, и она была уверена, что ему приятно видеть рядом с собой красивую женщину. Но под его руководством она научилась никогда не выставлять напоказ свою внешность, чтобы не привлекать к себе внимания и не возгордиться тем, что дал ей Господь. Много лет она очень мало или вообще не думала о том, как выглядит, и, пока епископ был жив, ни один мужчина не осмеливался бросить на нее восхищенный взгляд.

После его смерти ее репутация все еще была так связана с епископом, что ни один мужчина не проявлял к ней никакого интереса. А если и проявлял, Грейс не знала, об этом. Возможно, потому, что она не искала этого и никогда на самом деле этого не хотела. До тех пор пока подруга не начали обсуждать свой интерес к разным джентльменам, Грейс даже не думала, что мужчина может посмотреть на нее в этом смысле. Таково уж ее везение, что в тот момент, когда она стала обращать внимание на такие вещи, единственным мужчиной, который явно проявил свой интерес, оказался самый распутный негодяй в Лондоне.

Несмотря на отвратительную репутацию Рочдейла, Грейс не могло не льстить, что он считает ее красивой. В конце концов, она всего лишь человек. Но ей придется быть осторожной, не позволить лести убедить себя зайти слишком далеко. Один поцелуй, и ничего больше. У нее было предчувствие, что Рочдейл не удовлетворится одним поцелуем, но именно на этом все должно закончиться. Честно говоря, она никогда не сможет быть по-настоящему «веселой вдовой». Она никогда не сможет завести любовника. Грейс – уважаемая, регулярно посещающая церковь вдова, которая живет безупречно правильной жизнью. Она вдова епископа. И всегда ею будет.

Если не считать того, что вовсе не вдова епископа смотрела на нее сейчас из зеркала.

Это все сделал с ней Рочдейл. Он дразнил ее за чопорность и замкнутость. Он говорил о том, что нужно рискнуть, выйти за границы того, что ожидают от нее другие. Он заставил ее доказывать, что она совсем не чопорная и не замкнутая.

Костюм, который она надела, несомненно, покажет это. Он не был ни чопорным, ни застегнутым на все пуговицы. Он был легким и свободным. Грейс чувствовала себя… можно сказать, сказочной королевой. Она чувствовала себя прекрасной, и в первый раз за много лет это чувство не казалось таким уж плохим.

Оставшиеся детали ее костюма лежали на кровати. Она взяла изящную маску, сделанную из шелковых розовых лепестков, и надела ее, завязав ленты под волосами. Потом подхватила подходящую шаль из прозрачного шелка, если такой намек на ткань вообще можно назвать шалью, и направилась к двери.

В то же мгновение, как она покинула безопасные пределы своей комнаты, Грейс охватила тревога. Не совершает ли она огромную ошибку? В конце концов, она же патронесса бала. Возможно, этот костюм слишком нескромен. Но сейчас было уже поздно что-то менять. Просто нет времени. Она бросилась назад в гардеробную, порылась в комоде и вытащила огромных размеров шерстяную шаль. Стоя перед зеркалом, она обернула ее вокруг себя. Идеально. Шаль была такая большая, что из-под нее почти не было видно костюма. Это будет выглядеть немного странно, но она может сказать, что продрогла.