Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

Мы обсуждали фильм, говорили о всяких интересных вещах.

— А где ты иностранных слов нахватался? — спросила я.

— Было дело… Когда на флоте служил, попробовал языки подучить, — ответил он.

— Здорово! А где вы плавали?

— Плавает дерьмо в проруби, а моряки ходят, — наставительно произнес Алексей.

— Извини. Так где вы ходили?

— Много где. Я, вообще-то, подписку давал, о неразглашении.

— Понимаю, — сказала я с видом знатока.

— В дружественный Вьетнам заходили, в Японии раз были. Однажды на Кубе стояли целый месяц. Когда в увольнительную на берег отпускали, надо же было с местными как-то общаться, вот и выучил кое-что из разговорника, — объяснял он.

— Понятно. Ты не обижайся, но я сразу чувствую, когда человек знает язык, а когда просто понтуется, — сказала я.

— Да я уж понял, ми корасон, — ответил Леха и хитро улыбнулся.

Когда мы шли по мосту, он загораживал и прикрывал меня, когда мимо проезжали большие, грохочущие грузовики. А на подходе к общежитию я обычно останавливала его и просила не идти дальше.

— Как олень в мультике про Снежную Королеву: «Дальше мне нельзя, девочка», — проговорил Алексей однажды.

Его улыбка была такой печальной, что я не выдержала — встала на цыпочки и поцеловала его в подбородок. Он легко подхватил меня и всего лишь на мгновение задержал в больших, горячих руках, глядя в глаза своими синими озерами. Потом опустил осторожно на землю.

— Пушиночка… — выдохнул он.

* * *

Про молокозавод я написала большую душевную статью. Мой начальник, главред многотиражки Борис Германович Шауэр прочитал отпечатанный на машинке текст, вздохнул и посмотрел на меня долгим грустным взглядом.

— Можешь, однако, Кира Ларина, — сказал он. — Надо показать директору, пусть своей начальственной рукой резолюцию изобразит, что, мол, одобряет. И тогда уже оттащишь статью в городскую редакцию. Может еще и премию тебе выпишет. Поняла ль?

Я кивнула, собрала со стола листы с текстом и положила в портфель.

— Я уже с молокозаводом созвонился, тебя там ждут. Дуй прямо сейчас, Кира Ларина. Только не засиживайся там у них, а то знаю я… Как только директор одобрит статью, сразу в редакцию, им еще верстать.

Шауэр снова печально вздохнул и махнул рукой, дескать, иди уже.

На заводе меня встретил лучезарный замдиректора Николай Петрович и сразу увел к себе в кабинет. Я не стала рассыпаться в дежурных любезностях, сразу положила перед ним текст, села напротив и выжидательно уставилась на товарища Блинова. Никакого кокетства. Но у замдиректора, похоже, были другие планы. Он то и дело бросал на меня исподлобья изучающие взгляды, старательно делал вид, что читает статью и даже что-то там чиркает простым карандашом. Но я кожей чувствовала его совсем неделовой интерес. А еще все время пыталась понять, кого же он мне напоминает.

— Ну что ж, — наконец раздумчиво заговорил Николай Петрович, — хорошо получилось. Только я бы вот здесь добавил пару-тройку предложений о роли парткома завода в организации работы и что-нибудь про заботу о коллективе, у нас ведь преимущественно женщины работают.

Я открыла было рот, чтобы поддакнуть, и тут меня накрыла догадка: да они же родственники! Николай Петрович и Алексей — они родственники, отец и сын! Вот откуда это поразительное сходство, эти одинаково синие глазищи с густыми пушистыми ресницами, эти бархатные обертона в голосе. Японский городовой! Как же я сразу-то не сообразила?

Видимо от этих мыслей у меня как-то по-особенному загорелись глаза или, как пишут в романах, «лицо озарилось светом тихой радости». Только Блинов растолковал мою реакцию на свой манер. Он вдруг уставился на меня в упор, его левая бровь дрогнула и приподнялась. Он быстро заговорил:

— Ну что вы так разволновались, Кира? Я ничего особенного не сказал… Ну, это просто само просится в вашу статью… про роль завкома партии… А хотите, я вам помогу написать этот кусочек текста?

Его глаза блеснули хищной синевой.

Ага, конечно! Только вашей помощи мне не хватает для полного счастья. Нептун твою мать… Отец и сын, оба, кажется, запали на меня. Ну, сын-то ладно, молодой, холостой. А батя-то куда разбежался? Он же женатый мужик. Хотя, когда это кого-то останавливало?

Мне вдруг стало так тоскливо… Пришлось сделать вид, что мне срочно нужно попудрить носик. Николай Петрович с явной неохотой выпустил меня из кабинета.

— Кира, так я вас жду сейчас, чтобы доделать статью! — добавил он вслед.

— Да-да, через пять минут, — торопливо пообещала я, выскакивая в коридор.

Стоя перед зеркалом в туалете, я прикидывала варианты дальнейших действий. Самым простым сейчас мне представлялось такое: возвращаюсь, веду себя, как полное бревно, то есть совершенно не замечаю никаких намеков и не чувствую никаких вкрадчивых прикосновений, такая, вся из себя, ужасно партийная, идейная барышня, и все люди вокруг для меня делятся не на мужчин и женщин, а исключительно на товарищей коммунистов и комсомольцев. А что, вполне может прокатить. Обычно, когда я начинала вести себя таким вот образом, это очень быстро начинало раздражать потенциальных ухажеров и они сами отваливались. Но с некоторыми такое поведение может дать совершенно обратный эффект и спровоцировать на решительные действия. А мне этого совсем не надо, «и даром не надь, и за деньги не надь», как говорят герои в сказках Бориса Шергина.

А может так и сказануть ему прямым текстом, мол, не надо меня клеить, вы старый и женатый, и вообще у меня парень есть? Не вариант. Может обозлиться и начать пакостить по мелочи. Запросто.

Какого-то четкого плана я так и не придумала. Только тщательно стерла помаду с губ. Ладно, надо возвращаться, по ходу дела разберусь.

Когда подходила к приемной, увидела, что дверь кабинета Николая Петровича открыта настежь, а сам он стоит рядом с блондинкой-секретаршей Таней и что-то ей диктует.

— Пока ждал вас, Кира, сам тут кое-что набросал, — радостно сообщил Блинов. — Сейчас Таня допечатает, а вы уж потом там вставите в статью, да?

— Конечно, Николай Петрович. Вы очень любезны, — ответила я вежливо.

Он позвонил кому-то из приемной и велел подвезти журналистику Ларину, то есть меня, до редакции городской газеты.

— Сейчас Таня поедет на почту, — заговорил он снова, всем своим видом излучая отеческую заботу, — и вы с ней доедете на заводской машине,