Виктория Холт - Дорога на райский остров

— По-моему, когда вы позволите себе узнать меня как следует, я могу вам понравиться довольно сильно. Он настоял на том, чтобы помочь мне сесть в седло.

— Благодарю вас, — сказала я. Несколько мгновений мистер Фидерстоун стоял, глядя на меня Снизу. Затем взял мою руку и поцеловал. У меня было такое ощущение, словно до меня дотронулась змея.

Мистер Фидерстоун умоляюще смотрел на меня.

— Дайте себе шанс познакомиться со мной поближе, — сказал он.

Я повернула лошадь, оставив его слова без ответа. Мне это показалось, или я действительно заметила сердитый проблеск в его глазах? Я не была уверена, однако меня пробрала легкая тревожная дрожь.

Я шагом направила лошадь прочь от гостиницы, а он поехал рядом со мной.

Мы ехали домой молча.

Однако моя тревога росла.

Через неделю они возвращаются. Я почти с нетерпением жду их. Это был странный месяц для меня, и мне кажется, что в течение его мистер Фидерстоун преследовал меня, как призрак.

Я не очень много езжу верхом, потому что он наверняка где-то поджидает меня в засаде. Он постоянно пытается сказать мне, что влюблен в меня.

Я не верю ему ни на минуту. На самом деле иногда мне кажется, что я ему не нравлюсь. Я заметила выражение, промелькнувшее на его лице, он был по-настоящему рассержен. Наверное, в прошлом он с легкостью одерживал победы, и моя отчужденность ему совсем не по душе.

Было время, когда я считала, что он влюблен в мисс Гилмур. Ах, как мне хотелось бы, чтобы так оно и было и они бы уехали вместе!

Насколько тогда все было бы по-другому!

Если бы мисс Брей не ждала ребенка, я бы уехала к ней. Однако я никогда не смогла бы объяснить ей своих чувств. Лучше совсем ничего не предпринимать и лишь продолжать игру в кошки-мышки, которой, похоже, решительно намерен предаваться мистер Фидерстоун. Эта аналогия не идет у меня из головы. Что делает кошка, поймав мышку? Дразнит ее, притворяясь, что отпускает, а потом ловит, прежде чем та успеет сбежать, дразнит ее, мучает… перед тем, как, наконец, убьет.

Я действительно взвинчиваю себя до нервного припадка насчет мистера Фидерстоуна.

Иногда я в ужасе просыпаюсь ночью, потому что мне кажется, что он в доме. Я даже вставала с постели и выглядывала в коридор, по-настоящему ожидая, что он выглянет оттуда. Иногда я стою у окна задней части дома, которое выходит на поля и леса. Я ищу прячущуюся там фигуру.

А потом я смеюсь над собой.

— Нелепые сны. Глупые выдумки, — говорю я.

Но эти мысли порождает страх, поселившийся у меня в голове.

Почему я испытываю к нему такие сильные чувства? Такое ощущение, словно это предупреждение, предостережение.

Я постоянно твержу себе, что когда они приедут, все станет лучше. Всего одна неделя.

Сегодня я вспомнила о своем дневнике. Сначала не могла его найти и страшно испугалась, вдруг я его потеряла. Я стала вспоминать, что же такого писала в нем, и что подумает моя мачеха, если он попадет к ней в руки. Я была уверена, что написала о ней кое-что нелестное.

Возможно, мне следует быть осторожной в том, что пишу, но тогда какой смысл вести дневник, если человек не может записать именно то, что чувствует в данный момент?

К моей великой радости, я нашла его. Дневник был там, куда я его положила, в глубине ящика — по-моему, это подходящее для него место — за перчатками и чулками, хорошенько упрятан.

Прошло уже некоторое время с тех пор, как они приехали. Я встречала их. Внимательно оглядела отца. Он казался очень счастливым. Мисс Гилмур — я должна называть ее мачехой — вся сияла. У нее был новый гардероб, очень нарядный. «Континентальный», как зовут его на кухне. «С этаким французским душком». Впрочем, во Франции они, конечно же, никогда не были.

Я уже стала подумывать, что заблуждалась насчет моей мачехи. Все говорят, какой это удачный брак и как они рады за папу, поскольку он «снова нашел свое счастье». Он слишком долго был вдовцом, соглашаются все, а ведь людям надо учиться не скорбеть вечно.

Эти избитые фразы повторяются снова и снова, а я все думаю, какое благо такие слова, ибо они срываются с языка с такой легкостью, и люди при этом всегда чувствуют, что сказали нечто «правильное».

Моя мачеха занялась полным переоборудованием дома. В нескольких комнатах новая меблировка. Она не слишком вмешивается в дела слуг, и это создает ей популярность, хотя среди домочадцев есть кое-кто, считающий, что той, кто была в доме более или менее на положении прислуги, не пристало подниматься до роли хозяйки дома.

Однако, похоже, это уже забывается, а моя мачеха явно наслаждается своим новым положением.

Было решено, что я прекрасно обойдусь без новой гувернантки, хотя мачеха предложила, чтобы я каждый день немного читала под ее надзором. Отец выслушал это с одобрением, и я должна признаться, что он кажется сейчас больше отцом, чем когда-либо был после смерти моей матери.

Надзор над моим чтением все сокращается, и, по-моему, со временем прекратится совсем. Меня это радует.

У нас были небольшие разногласия по поводу того, как мне называть мачеху. Раз или два я забылась, и с моих губ сорвалось «мисс Гилмур». Это не понравилось мачехе и отцу тоже.

Поразительно, как долго человек может вообще никак не обращаться к другому человеку. Так я и делала. Однажды, как раз когда мы выходили из столовой, мачеха обняла меня и сказала сладким голоском, к которому время от времени прибегает:

— Правда, было бы хорошо, если бы ты могла называть меня матушкой или мамой… Что-нибудь в этом роде?

— Ох… я бы не смогла, — выпалила я.

— Почему? — Ее голос зазвучал резко, и я видела, что мой отец задет этим.

— Ну, — запинаясь, выдавила я. — Я так хорошо помню матушку. Никто не может заменить…

Вид отца выражал нетерпение, однако мачеха сказала, уже успокаивающим тоном:

— Разумеется, разумеется. — Она тихонько вздохнула и ласково улыбнулась. — Ну, хотя бы маменька. Это у тебя получится?

— Да, наверное, — ответила я. Так что я должна называть ее маменькой. Однако я знаю, что довольно долго мне еще будет удаваться вообще никак не называть ее.

Мистер Фидерстоун по-прежнему здесь. Он все время подстерегает меня, а я все так же стараюсь избегать его, когда могу. Я решила больше не быть с ним вежливой, и между нами происходят словесные перепалки, которые, как выясняется, мне легче даются, чем вымученная вежливость.

Когда он сказал:

— Вы надеялись ускользнуть от меня, не так ли? — я ответила:

— Да, надеялась.

— Почему? — резко спросил он.

— Потому что хочу побыть одна.

— Какое несовпадение желаний! А я хочу быть с вами.