Филиппа Грегори - Привилегированное дитя

Мужчина затянул наконец подпругу и бросил взгляд на женщину. В ответ на ее кивок он тронул поводья и зашагал вперед, лошадь наклонила от тяжести голову и двинулась по глубокому песку медленным-медленным шагом. На боковой стороне фургона, когда он проехал мимо меня, я увидела какой-то странный рисунок, в темноте я не могла разобрать цветов, и мне показалось, что на нем нарисованы тучи, скользившие по бесконечному небу.

Другие фургоны двинулись еще раньше, и теперь они друг за другом растворялись в темноте. Почти все они были нагружены корзинами с деревянными цветами, крючками и домашней утварью, громким стуком сопровождавшими их движение. Вереница из шести фургонов удалялась, и я только теперь поняла, что я сделала.

Женщина помахала на прощанье рукой, и я шагнула вперед. В темноте виднелся только фонарь на задке фургона, и он, раскачиваясь, постепенно удалялся, увозя моего ребенка с совершенно незнакомыми людьми.

Я сделала несколько неверных торопливых шагов вслед за фургоном, но моя голова закружилась, и звезды на небе внезапно принялись мигать и покатились вниз, падая на землю между моей дочерью и мной. Я знала, что это не сон, я сделала это на самом деле. Я отдала свое дитя и больше не увижу его никогда в жизни.

«Ее имя Сара!» — крикнула я вслед фургону слабым голосом и снова попыталась побежать, но мои колени подогнулись, и я упала на песок. Но, пытаясь набрать побольше воздуха и громко плача, я снова и снова кричала ему вслед: «Ее зовут Сара!» Я кричала изо всех сил, но цыганские фургоны быстро удалялись прочь. «Сара Лейси из Вайдекра!»

Не знаю, как долго я оставалась там. Я провожала глазами удаляющийся фургон, пока они не стали слезиться и я не перестала видеть окружающий мир. Я стояла на коленях на мокром песке, затем упала и снова разрыдалась.

Когда я приподняла голову, то увидела, что стало светлее. Ночь минула. Я была свободна.

Ричард никогда больше не схватит меня мертвой хваткой за горло. Я победила свой страх перед ним. Он сумасшедший, хитрый — очаровательный сумасшедший. И он, несомненно, убил бы меня прошлой ночью, если бы не наступило время родов.

Я выполнила свой долг перед Вайдекром, я отослала моего ребенка прочь. Сейчас я должна вернуться домой и выполнить еще одну задачу. Мне необходимо встретиться с дедушкой и рассказать ему, что Ричард застрелил Джема, и дядю Джона, и маму. Я покажу ему свидетельство о нашей свадьбе в качестве мотива для убийства и как доказательство предъявлю мамины серьги. Его увезут в Чичестер и повесят. После этого я велю снести стены нового Холла, и поселюсь в одном из коттеджей в деревне, и буду жить там до конца моих дней в одиночестве, трауре и скорбных воспоминаниях.

Я была сквайром, последним сквайром на этой земле. И мой последний долг — избавить ее от Ричарда.

Я тяжело поднялась на ноги. В первую минуту я испугалась, что не смогу сделать ни одного шагу, так кружилась голова, но я знала, что мне необходимо добраться до дому. Меня никто не станет искать так далеко, и я могу умереть прежде, чем меня найдут, от потери крови и от холода.

Тогда я стиснула зубы и повернулась лицом к дому. Я с трудом переставляла ноги, покрытые засохшей кровью и грязью, и считала шаги. Сначала я сделала сотню шагов, потом еще одну. Это был единственный способ добраться до Дауэр-Хауса, который я могла придумать, и поэтому я продолжала считать шаги, как маленький ребенок. Я опять очутилась в темном лесу Вайдекра, потом подошла к берегу реки, потом стала переходить через мост, и тут моя тяжелая и намокшая накидка чуть не утянула меня вниз, и я испугалась, что утону, не сделав всего, что задумала. И, снова считая, считая, считая, шагала я домой, где кто-нибудь — обязательно кто-нибудь там будет — поможет мне лечь в постель. Мне так тяжело давалась эта дорога, по которой я когда-то так легко бегала с моим любимым кузеном.

Когда я приду домой и немного отдохну, я расскажу Ричарду, что погубила его дитя и теперь погублю его самого.

Когда я вышла из леса, наступал рассвет, небо становилось голубым, хотя тучи на горизонте казались вдруг совсем черными. Ветер завывал в верхушках деревьев. Но за этим шумом я слышала гул многих голосов в лесу.

«Наверное, они вышли искать меня, — подумала я. — Хорошо бы Ричарда не было дома, когда я вернусь, тогда я смогу незаметно пробраться к себе и немного отдохнуть. Мне так нужно хоть немного набраться сил, прежде чем я увижу его и скажу ему все. Я знала, что пока недостаточно сильна для этого.

Парадная дверь была открыта, и дом казался пустым. Было так, как я и хотела: все ушли в лес искать меня, и я спокойно взберусь по лестнице и прилягу хоть на одну минуту. На одну минуту перед тем, как увижу Ричарда.

Но я все-таки была Лейси, а не глупым дитя, и подумала, что мне следует оставить на двери записку, чтобы люди, которые под дождем ищут меня, поняли, что я здесь, и не искали меня целый день, пока я отдыхаю в кровати. И я пошла в библиотеку за бумагой и ручкой.

Ричард сидел там в своем любимом кресле. Его лицо было похоже на череп, зубы оскалены в жуткой усмешке страха, глаза сверкали. Он смотрел на меня как на нежданного спасителя, как на единственного человека в мире, способного избавить его от неминуемой смерти.

Позади кресла стоял Ральф, одной рукой он держал Ричарда за волосы, а в другой сжимал длинный острый кинжал, приставив его к горлу моего мужа.

Они оба смотрели на открывающуюся дверь. Они слышали, как я вошла и медленно, из последних сил, прошла через холл. Одним взглядом я охватила страшную сцену и поспешно закрыла за собой дверь, чтобы никто больше не увидел ее.

Лицо Ричарда светилось немой мольбой.

— Джулия! — позвал он тихо, и я услышала былые нотки в его голосе. — Джулия!

Я смотрела на него. На брата, которого я любила всю жизнь и знала, что никогда не излечусь от этой любви. Брата, родного брата, мою кровь и плоть.

Я подняла голову и встретила темный, немигающий взгляд Ральфа.

Он ожидал моего решения.

— Убей его, — произнесла я.

И взмах кинжала Ральфа был быстр, как топор мясника.

Дауэр Хаус,

Вайдекр,

Суссекс.

Дорогой мистер Фортескъю!

Я знаю, Вы простите меня за то, что я пишу Вам после всего, что произошло между нами, и несмотря на свою большую вину, простить которую нельзя. Но я осмеливаюсь писать Вам, потому что любила Вас тогда, в Бате, и с тех пор никогда не переставала любить.

Меня взяли силой и принудили стать женой и матерью. Сейчас я вдова и лежу в тяжелой послеродовой горячке, от которой, как говорят врачи, мне не выздороветь.

Это звучит, наверное, так храбро. Но, Джеймс, я совсем не храбрая. Меня переполняет гнев и сожаление, что потеряно так много, а получено так мало. Я обрела только одно. У меня родилась дочь, но в бреду и горячке я отдала ее цыганам, думая спасти ее от владения моим несчастным наследством. И я обращаюсь к Вам с просьбой: найдите ее, пожалуйста, и верните домой. Я взяла на себя смелость назначить Вас ее опекуном до тех пор, пока она не станет совершеннолетней.