Розмари Роджерс - Ложь во имя любви

Не было минуты, даже во сне, чтобы ее не терзал этот вопрос. Однажды, проснувшись среди ночи в холодном поту от особенно тяжелого кошмара, она устремилась в маленькую часовню, где принялась молиться.

– Если он жив… Боже, сохрани ему жизнь! Пусть уходит к Джейн Балтимор, только бы выжил! Для себя я ничего не прошу…

Однако то была не молитва, а предложение сделки. Быстро поняв это, она, не получив свыше желанного ответа, покинула зловещую тишину часовни и вернулась на жесткий тюфяк в отведенной ей келье.

– У вас под глазами тени. Вы дурно провели ночь? – неуверенно спросил Фернандо Игера на следующий день во время конной прогулки. – Если вы в чем-то нуждаетесь…

Она изобразила беспечность и погладила шею своего нетерпеливого жеребца.

– Если откровенно, то я привыкла к неудобствам! Почему мы все время говорим обо мне? А вы сами? Уверена, что здесь, на границе, ваша жизнь полна приключений. То индейцы, то прочие напасти! В Луизиане поговаривали, будто американос, отхватив львиную долю земель, зарятся и на эти края. Неужели это правда? А все эти слухи о зреющей в Мексике революции? Какая все же опасная жизнь у воина!

Она возненавидела себя, когда он, проглотив наживку, гордо расправил плечи.

– Да, опасная! Но, уверяю вас, здесь вам совершенно нечего опасаться. Что до грядущего восстания, то я искренне считаю, что это не более чем слухи. Подумаешь, волнения крестьян и индейцев! Сами не знают, чего хотят!

– А вторжения вы не опасаетесь?

– Вторжения? Ну нет! Американос слишком заняты собственными раздорами. Иногда они проникают в глубь нашей территории ради личной наживы: за мехами, дикими лошадьми… Мы называем их флибустьерами. Поверьте, мы недолго терпим их присутствие и наносим по ним удары, дабы другим было неповадно. Месяца полтора назад… – Он оборвал себя на полуслове и заботливо наклонился к ней. – Вам дурно? Нельзя так долго находиться на солнце: вы можете заболеть. Не лучше ли повернуть назад?

У нее дрожали руки и колени, и она из последних сил сдерживала жеребца, норовившего пуститься вскачь.

– Нет! Просто… Все в порядке. Я привыкла к солнцепеку. Прошу вас, продолжайте, мне очень интересно.

Он смущенно покраснел от ее похвалы:

– Я не собирался вас волновать… Я только хотел объяснить, что мы все время начеку. К счастью, по обеим сторонам границы у нас есть осведомители, предупреждающие нас, когда…

Почему он недоговаривает? Стискивая зубы, Мариса изобразила улыбку:

– Вы уже могли убедиться, что меня не так-то просто взволновать. Так что, вы говорили, месяца полтора назад?..

– Ничего особенного. Просто хороший пример нашей бдительности. Шайка американских головорезов – то ли воров, то ли шпионов – попыталась от нас уйти. Но наши солдаты их настигли. Одни удрали вместе с пойманными ими лошадьми, другие, пытавшиеся сопротивляться, взяты в плен. Кажется, после гибели своего предводителя они сдались. – Внешний лоск был сброшен, и капитан кровожадно оскалился. – Полковник Ортега, лично командовавший нашим отрядом, велел отправить его отрубленную голову в Натчиточес в назидание остальным. Их ждет либо пожизненное заключение, либо казнь – по одному в каждом городке на протяжении всего пути. Кажется, уже сейчас…

Мариса не расслышала продолжения: Оро, почувствовав, должно быть, что ослабла уздечка, или заразившись исходившей от нее тревогой, перешел в галоп. Сначала она даже не пыталась его остановить, хотя это грозило падением.

«Нет! Только не он! Капитан говорит о ком-то другом…»

Не обращая внимания на ветер и песок, она вспоминала женщин племени команчей, уродовавших себя, обстригавших волосы и коловших себя ножами, таким образом оплакивая гибель мужа, отца, брата. Доминик не был ей ни тем, ни другим, ни третьим – или был всем сразу? Он не мог умереть! Это ошибка…

«Полковник Ортега, лично командовавший нашим отрядом…» Педро, переполненный ненавистью и желанием мстить! О, она убьет его, даже если это ее погубит! Убьет, убьет!

Оро постепенно перешел на спокойную рысь. Бедняга, ты возжелал свободы! Она бросила поводья и вцепилась в золотистую конскую гриву, орошая ее слезами. Оро значит золотой… «Я назову его в твою честь, menina. Вы оба дикие и боязливые, хотя его будет, наверное, легче усмирить, чем тебя».

Он не мог умереть! Чувствуя, как закипает ее горячая испанская кровь, Мариса шептала, зарывшись лицом в гриву:

– Убью! Клянусь за нас обоих, Оро! Я убью его!

Она все еще шептала эти слова, когда ее настиг бледный от испуга Игера, потерявший в погоне шляпу. Забывшись от волнения, он обратился к ней по имени:

– Мариса! Dios! Я подумал было… Вы невредимы! Вы меня слышите? Если хотите, давайте пристрелим эту бестию!

От негодования она привстала в стременах. Ее мокрые от слез глаза были полны такого гнева, что он отдернул руку.

– Пристрелить? Не смейте прикасаться к моему коню! Он не виноват: ведь он еще полудикий. Совсем как я…

– А я подумал… – На самом деле он не знал, что и подумать, не понимая ее состояния. – Ведь вы сами сказали…

– Я сама не знаю, что наговорила! Я совсем о другом… – Она прерывисто вздохнула и выпрямилась. – Простите за доставленное беспокойство. Наверное, нам лучше возвратиться.

Она не пыталась вытереть заплаканное, пропыленное лицо. Капитан Игера совсем растерялся.

Его растерянность достигла предела, когда поздним вечером она постучалась в дверь его тесной каморки и проскользнула внутрь, не обращая внимания на потрясенного хозяина и недвусмысленные ухмылки солдат снаружи. Игера, застигнутый врасплох, залился краской, несмотря на загар. Первым его побуждением было побыстрее захлопнуть дверь. Боже, неужели это не сон? Зачем она сюда пожаловала у всех на глазах? Однако его взгляд уже скользил от ее босых ног вверх. На ней была тонкая юбка и еще более тонкая вязаная блузка «камиза», надетая на голое тело; золотые волосы свободно падали на плечи и грудь.

Он не находил слов. Она подошла к жаровне, которую он разжег для тепла, и, протягивая к огню озябшие руки, бросила через плечо:

– Надеюсь, вы не возражаете против моего неожиданного появления? Вы мой единственный друг, и я хочу с вами потолковать.

Он схватил рубаху и стал поспешно продевать руки в рукава. Она обернулась.

– Здесь тепло. Зачем это? Как будто я не видела полуодетых мужчин.

– Я… Вы… Вам не годится так говорить. И быть здесь тоже не годится. Я не смогу запретить моим подчиненным сплетничать.

– Думаете, я боюсь сплетен? Где бы я ни оказалась, обо мне начинали судачить. – Она опустила глаза. – Вы взволнованы? Я не хотела вас волновать. Вы единственный, с кем я могу говорить. Прошу вас, не прогоняйте меня!