Летний сад - Полина Саймонс

но тебе всего четырнадцать. А нам с мамой гораздо больше. И мы справляемся со взрослыми проблемами и ничего не собираемся объяснять ни случайным знакомым, ни тебе. – Александр наклонился к сыну и тихо добавил: – Но знай, когда твоя мать действительно будет нуждаться в защите, за нее заступится муж.

Энтони уставился на отца:

– Мне казалось, что сегодня вечером был как раз такой случай.

Александр взъерошил ему волосы.

– Нет, – сказал он. – Сегодня вечером львица отлично справилась сама. Так что перестань психовать. Ты мальчик, и ты сын солдата. Держи эмоции в узде, приятель.

Но потом к Энтони заглянула мать. И он закрыл глаза, прижался к ней, когда она, присев у его кровати и обхватив ладонями его голову, что-то зашептала, – он почти не мог расслышать, да это и не нужно было. «Ты хороший мальчик, Человек-муравей, ты всегда был милым, справедливым, открытым, замечательным…» Он плакал в ее объятиях, и она ничего не имела против.

После Татьяна снова села на колени к Александру, поцелуями прогоняя события вечера.

Александр баюкал ее, курил, вдыхал ночной воздух.

– Позволь спросить, – сказал он наконец, стараясь не дать голосу сорваться. – Можешь объяснить мне так, чтобы я понял, почему именно ты и я изо всех людей в мире, после всей нашей любви не можем смастерить одного маленького ребеночка?

Татьяна застонала, отвела в сторону взгляд, ее тело съежилось.

– Шура, милый… – пробормотала она убитым голосом. – Мне так жаль… Должно быть, что-то у нас не так.

– Это как раз понятно, – сказал он, тоже отводя глаза.

Татьяна посмотрела на него. А потом слезла с его коленей.

Взрыв рождаемости в Советском Союзе

Наступил вечер пятницы.

И этим вечером не было покера, или выпивки с приятелями, или похода в центр города с Тайроном и Джонни. Александр и Энтони остались дома. Они играли в баскетбол, ели жаркое в горшочках, оставленное для них Татьяной, сходили в кино, поели мороженого, сыграли в домино, чтобы отточить мастерство. Потом Энтони наконец заснул.

Было три часа ночи.

В черной нижней рубашке, Александр сидел на диване в темной гостиной, вытянув длинные ноги почти до телевизора, откинув назад голову и опустив руки вдоль тела; в пальцах он зажал погасшую сигарету, глаза смотрели в потолок.

У них не было ребенка потому, что их обоих не было здесь. Александра Белова не было в Америке, он погибал там, где они не могли иметь детей после той войны, что убила миллионы.

В Соединенных Штатах в сорок шестом году родилось два миллиона малышей. Три миллиона в сорок седьмом и сорок восьмом и по четыре миллиона каждый год с сорок восьмого по пятьдесят шестой. Стоило чихнуть на женщину, и она беременела. Но не советская женщина Александра. Потому что ее муж был советским человеком и он рубил лес в Сибири, куда его и два миллиона других репатриантов отправили после того, как их вернули союзники. Солдаты, не убитые на войне, были высланы на Колыму, в Пермь-35, в Архангельск. А кому еще было восстанавливать Советский Союз?

Поэтому пока в послевоенное десятилетие Англия, Франция, Германия, Япония, Италия, Австрия и в первую очередь Соединенные Штаты наслаждались взрывом рождаемости, невиданным в истории, население Советского Союза сокращалось. Как такое могло быть? Куда подевались мужчины?

Ну, молодые и старые, здоровые и больные были в Магадане. Двадцать пять процентов всего мужского советского населения томились в лагерях. Искалеченные умирали. В отличие от Соединенных Штатов, где ветеран без рук мог вернуться домой и по-прежнему производить детей, большинство одноруких советских ветеранов лежали в земле, потому что не хватало пенициллина, чтобы их спасти.

Чтобы повысить рождаемость, советское правительство периодически объявляло амнистию мужчинам из ГУЛАГа. Когда этого оказалось недостаточно, запретили аборты. Но каких-то надежных форм предохранения для женщин в Советской России не было; и без абортов, которые можно было делать каждый день с трех до пяти в каждой больнице в каждом городе, наверняка начался бы беби-бум.

Но его не случилось. Тогда прекратили производство презервативов. На черном рынке презервативы тут же стали невероятно дорогими. А за их покупку и продажу можно было угодить в тюрьму. Когда и это не помогло, правительство практически отменило законный брак. Один мужчина и одна женщина – это явно не работало в Советском Союзе. Мужчин просто не осталось для христианского брака.

Замужним женщинам, чьи мужья болтались неведомо где – ну да! – давали мгновенный, без вопросов, развод, чтобы они не тратили драгоценное время, ожидая исчезающих супругов. Женщины становились разведенными с потрясающей легкостью, а потом им еще и давали разные льготы, призы, медали, отпуска, денежные премии – за то, что рожали и растили детей в одиночестве. Доказательство родительских прав стало ненужным. Законный брак перестал иметь значение – и не поощрялся. Даже совместное проживание стало необязательным и не приветствовалось. Не только не поощрялось, даже было невозможным. Женатым парам негде было жить. Женщины жили группами в коммунальных квартирах. Одного амнистированного мужчину из ГУЛАГа селили в такую квартиру, и тут появлялся шанс на увеличение рождаемости. Сделав свое дело, мужчина мог перебраться в другую такую же квартиру. Это выглядело вполне надежно: оба пола получали то, чего больше всего хотели. Мужчины получали полную сексуальную свободу, а женщины – финансовую безопасность.

Но даже такой соблазнительный стимул не помог, и через десять лет после войны прирост населения свелся к нулю. Хуже чем к нулю: в пятьдесят пятом году населения в России было меньше, чем в сорок пятом. Умирало больше, чем рождалось. Почему? Секс не запрещали; так где же были дети?

Вина лежала на женщинах. Да, у них был секс, но они не были идиотками. Они работали целыми днями, жили в тесных квартирках с другими женщинами, и те, кому не повезло, кто забеременел, шли к докторам и платили большие деньги за подпольные аборты. Когда это обнаружилось, и врачей, и женщин стали отправлять на десять лет в лагеря. Чтобы спасти свою шкуру, врачи стали отказываться делать аборты. Женщины, в полном отчаянии, занялись этим сами. Женская смертность взлетела до небес. Даже на поздних стадиях, при пяти, шести, семи месяцах, детей удаляли разные повитухи прямо в коммунальных квартирах и выбрасывали в мусорные баки.

Советское правительство торжественно заявило, что рост населения остановился из-за возросшей детской смертности.

Женщины умирали, младенцы умирали, а тем временем умирающие мужчины были там, где был сейчас Николай Успенский, где следовало быть Александру, – за пять тысяч километров отсюда, в тундре, в лесу от рассвета до заката, строить укрепления