Александр Дюма - Сальватор

— Гражданин первый консул! У меня три миллиона, что ничуть не хуже майората, а что касается женитьбы, у меня есть на примете невеста.

— Вы женитесь на какой-нибудь пфальцской принцессе или немецкой маркграфине?

— Я женюсь на бедной девушке по имени Тереза; я люблю ее уже восемь лет, а она семь лет верно меня ждет.

— Дьявольщина! — вскричал Бонапарт. — Не везет же мне: там — Сен-Жан-д’Акр, а здесь — вы!.. Что же вы намерены делать, капитан?

— А вот что, гражданин: для начала женюсь, так как мне не терпится это сделать, и, если бы не вы, даю слово, я не двинулся бы до свадьбы из Сен-Мало.

— Ну, а после женитьбы?

— Буду наслаждаться мирной жизнью, проедая свои три миллиона и приговаривая, как пастух Вергилия:

O Melibœ! Deus nobis hæc otia fecit.[23]

— Гражданин капитан! Я не слишком силен в латыни.

— Да, особенно когда речь о мирной жизни, верно? Но я не прошу у вас тридцатилетнего мира. Нет, год-другой насладиться семейным счастьем, и хватит. А потом, клянусь честью, с первым же пушечным выстрелом я… что ж, моя «Прекрасная Тереза» еще цела!

— Значит, я ничего не могу для вас сделать?

— По правде сказать, я думаю…

— И никак ничего не придумаете?

— Нет, но если мне что-нибудь придет в голову, я вам напишу, слово Эрбеля!

— Неужели я даже не смогу быть крестным вашего первенца?

— Вам не повезло, гражданин консул: я уже дал слово другому.

— Кому же?

— Пьеру Берто по прозвищу Монтобан, нашему боцману.

— А этот плут не может уступить мне свою очередь, капитан?

— Да что вы! Он не уступил бы ее даже китайскому императору. Да и ничего не скажешь: он завоевал это право шпагой.

— Каким образом?

— Он был вторым на палубе «Калипсо» и, между нами, храбрецами, говоря, генерал, даже первым, если уж быть точным… Словом, я просто закрыл на это глаза.

— Ну, капитан, раз уж мне с вами так не везет, вы, может быть, позволите мне о вас иногда справляться?

— Стоит вам начать войну, гражданин первый консул, и вы обо мне услышите, это я вам обещаю.

— Итак, с должника нужно брать хотя бы то, что он может отдать: до встречи в случае войны!

— До свидания, гражданин первый консул!

Пьер Эрбель пошел было к двери, но снова вернулся.

— Нет, я не могу вам обещать и свидания, — поправился он.

— Это почему?

— Потому что вы сухопутный генерал, а я моряк. Значит, маловероятно, что мы встретимся, если вы будете воевать в Италии или Германии, а я — в Атлантическом или Индийском океане; итак, удачи вам в ваших кампаниях, гражданин первый консул.

— А вам удачных плаваний, гражданин капитан.

На том капитан и первый консул расстались, а встретились вновь лишь пятнадцать лет спустя в Рошфоре.

Через три дня после того, как Пьер Эрбель покинул Тюильри, он с распростертыми объятиями вошел в скромный дом Терезы Бреа, находившийся в деревне Планкоэт, что на Аргеноне, в пяти льё от Сен-Мало.

Тереза радостно вскрикнула и бросилась Пьеру на грудь.

Она не видела его три года. Она слышала, что он вернулся в Сен-Мало и в тот же день уехал в Париж.

Другая впала бы в отчаяние и стала бы гадать, какое неотложное дело могло заставить ее возлюбленного отказаться от встречи с ней. Но Тереза твердо верила в слово Пьера; она преклонила колени перед планкоэтской Божьей Матерью, даже не думая о причине его неожиданного отъезда.

И как мы видели, Пьер приехал в Париж за час до назначенной аудиенции, а покинул столицу час спустя: его отсутствие длилось всего шесть дней. Правда, Терезе они показались шестью столетиями.

Когда она увидела своего любимого, она метнулась ему навстречу, а из ее губ или, вернее, из самого сердца вырвался радостный крик.

Пьер расцеловал ее в мокрые от слез щеки и спросил:

— Когда свадьба, Тереза?

— Когда хочешь, — отвечала та. — Я уже семь лет как готова, а о нашей помолвке объявлено уже три года назад.

— Значит, нам осталось только предупредить мэра и кюре?

— Ну, конечно!

— Идем предупредим их, Тереза! Я не согласен с теми, кто говорит: «Он ждал шесть лет, подождет еще». Нет, я, наоборот, считаю так: я ждал шесть лет и полагаю, что этого вполне достаточно, — больше ждать я не хочу!

Тереза придерживалась, разумеется, того же мнения, что и ее жених. Не успел он договорить, как она накинула на плечи шаль и приготовилась выйти.

Пьер Эрбель взял ее за руку.

Как бы ни торопились мэр и кюре, необходимо было подождать три дня. За это время капитан едва не лишился рассудка.

На третий день, когда мэр ему сказал; «Именем закона объявляю вас мужем и женой», Пьер Эрбель заметил:

— Какое счастье! Если бы пришлось еще ждать, я бы сегодня же ночью пришел к ней.

Девять месяцев спустя — день в день — Тереза родила крепкого мальчонку, которого, по уговору, крестил Пьер Берто по прозвищу Монтобан. Записали мальчика в книге актов гражданского состояния Сен-Мало под именем Пьера Эрбеля де Куртене, будущего виконта. Он был Пьером дважды: по имени родного отца и крестного.

Мы уже рассказывали, как, уступая моде той поры, молодой человек латинизировал свое имя и вместо несколько вульгарного имени апостола-отступника избрал более аристократичное — Петрус.

Однако наберитесь терпения, дорогие читатели; мы еще не закончили рассказ о его «отце-корсаре», как называл брата генерал Эрбель.

Медовый месяц капитана Эрбеля длился ровно столько, сколько существовал Амьенский мир. Мы ошибаемся: он затянулся на несколько дней дольше.

Десять историков против одного вам скажут, если, конечно, вы пожелаете к ним обратиться, как был нарушен договор 1802 года; зато только я могу вам поведать, чем закончился медовый месяц нашего достойного капитана.

Пока длился мир, все шло хорошо в семье Эрбелей. Муж обожал свою жену, нежную и тихую, будто ангел; он обожал сына и уверял — не без основания, может быть, — что это самый красивый малыш не только в Сен-Мало, но и во всей Бретани, а то и во всей Франции. Короче говоря, это был счастливейший смертный, и если бы не война, это состояние покоя длилось бы, несомненно, месяцы, годы, длилось бы, может быть, вечно, и ни одно облачко не омрачило бы его ясного небосвода.

Но со стороны Англии стала надвигаться буря. Английское правительство заключило мир вынужденный; для этого понадобилось, чтобы вступление императора Павла I в союз с Пруссией, Данией и Швецией опрокинуло кабинет министров Питта и спикер Аддингтон был назначен первым лордом казначейства. К несчастью, мир просуществовал недолго. Убийство Павла I пошатнуло это ненадежное здание. Англичане обвинили Францию в том, что она слишком медленно освобождает Рим, Неаполь и остров Эльбу. Франция обвинила Англию в том, что та вообще не уходит из Мальты и Египта.