Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

— Агнесса Сенье, в девичестве Лефевр, вышла замуж года два или три назад. Муж был ненамного старше её, но умер… не помню, кажется, прошлой зимой, от простуды. Она, конечно, вышла замуж не по любви — в наши дни мало кто вступает в брак по любви, тем более среди крестьян. Но всё-таки она носила траур сколько положено и снова замуж не хотела. Детей у неё не было.

— А её звали замуж? — прищурился Леон, вглядываясь в размытые отпечатки ног на земле. Может, именно здесь и пробегал Этьен Леруа, кто знает…

— Я не знаю, ведь тогда всем ведал мой отец, а я не так часто появлялась в деревне, — вздохнула Эжени. — Наверное, её звали. Она была красивой — черноволосая, стройная, с большими выразительными глазами. Вроде бы хорошо шила.

— У неё могли быть любовники после смерти мужа?

— Наверное, — повторила Эжени. — Но почему вы спрашиваете?

— Вы сказали, что ундинами становятся либо самоубийцы, либо убитые. Что произошло с Агнессой? Почему она утонула?

— Этого никто не знает, — девушка поёжилась. — Просто однажды её брат, навещавший её почти каждый день, не нашёл её дома. Стал искать, поднял тревогу, а потом у реки нашли её чепец. Пытались выловить тело сетями, но ничего не нашли. Поговаривали, конечно, что Агнесса так тосковала по мужу, что утопилась в реке, но её брат страшно злился из-за подобных разговоров. Хоть тело так и не нашли, он настоял, чтобы по ней провели поминальную службу. Отец Клод отказывался наотрез — нечего, мол, отпевать самоубийцу, пока брат Агнессы и мой отец вместе не переубедили его, настояв, что она просто случайно утонула. Но местные всё равно считают, что она покончила с собой.

— Смотрите, — Леон оторвался от своих поисков, — ундина ведь может причинить человеку вред? Задушить его, утянуть под воду?

— Вполне, — Эжени снова поёжилась и огляделась по сторонам.

— Но Этьену она ничего не сделала, верно? Да, она пыталась его удержать, схватила за руку, оцарапала, но мальчишка, даже испуганный до полусмерти, не сказал, что она хотела его утопить. И она пыталась ему что-то сказать — только не могла. Духи после смерти теряют дар речи?

— Филипп Тома не потерял — выйдя из тела козла, он свободно мог разговаривать, — слегка растерянно ответила Эжени. — Но если Агнесса и впрямь утопленница, она скована собственным телом. Она не была немой при жизни, значит, что-то произошло с ней после смерти. Что-то, из-за чего она лишилась возможности говорить. Какое-то проклятие…

— Или ей перерезали глотку, а потом выбросили тело в воду, — мрачно предложил Леон. — Или задушили. Я поэтому и спрашивал про её любовников. Может, она кому-то отказала. Может, встречалась сразу с двумя, и один из них приревновал. Может, она была беременна, а любовник не хотел жениться.

— Вы считаете, что её убили? — спросила Эжени. — И теперь она пытается указать на своего убийцу?

— Может быть. Или она покончила с собой — опять же из-за мужчины. И пытается указать на этого мужчину как на виновника её гибели.

— Разумное предположение, — протянула она. — Жаль только, проверить его правильность сложно. Разве что… но нет, это слишком опасно.

— Что такое? — вскинулся Леон.

— Если получить правду, так сказать, из первых рук, — глаза Эжени заблестели ярче, в волнении она отошла от лошадей и стала расхаживать взад-вперёд по берегу. — Засесть здесь, на берегу, с вечера, подождать, пока наступит ночь и ундина выйдет из воды, и прямо спросить её. Говорить она, допустим, не сможет, писать, конечно же, не умеет, рисовать в темноте тоже затруднительно… Но она же может отвечать кивками, например, или показать нам дом человека, который причинил ей вред! Может ведь она жестами объяснить, чего от нас хочет!

— А если это окажется ловушкой? — возмутился Леон. — Если она каждый вечер ищет тут добычу, и все наши домыслы неверны, а Этьена она хотела просто-напросто съесть или утопить, и ему просто повезло вырваться? Если она тут вообще не одна? В легендах, кажется, ундины собирались на ветвях деревьев и в ручьях и заманивали путников в воду, чтобы потом наброситься на них и растерзать?

— Этого нельзя исключать, — Эжени закусила губу. — Поэтому разговор с ундиной оставим на крайний случай. Пока что попробуем поговорить с людьми. Надо расспросить её брата и его семью. Можно попытаться выяснить, не было ли какой связи между Агнессой и Этьеном Леруа, но это маловероятно. Скорее всего, он просто попался ей под руку.

— При этом мы даже не знаем до конца, кого он тут видел и кто оставил ему синяки, — напомнил Леон. — Это всё может оказаться всего-навсего жестокой шуткой.

— И я готова молиться, чтобы это было так, — Эжени обошла дерево, направляясь к лошадям, но вдруг покачнулась и обхватила руками ствол. — Ой!

— Что такое? — вскинул голову Леон.

— Я чуть не упала. Наступила на что-то… — она наклонилась, пошарила у себя под ногами и подняла что-то маленькое и круглое. — Смотрите, Леон!

Леон подошёл к ней. На ладони девушки лежал небольшой гладкий чёрный шарик из материала, по виду похожего на гагат или какой-то другой камень.

— Позвольте-ка… — Леон затянутой в перчатку рукой осторожно взял шарик и, прищурившись, осмотрел его. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в камушке просверлено сквозное отверстие.

— Похоже на бусину, — вынес вердикт Леон, возвращая шарик Эжени.

— Местные крестьянки носят бусы из дерева либо из засушенных ягод, — покачала головой девушка. — Эта бусина выглядит довольно дорогой и, пожалуй, слишком крупной для обычных бус. Интересно, как давно она здесь лежит?

— Ну, по внешнему виду это сложно понять, — пожал плечами Леон. — Единственное, что я могу сказать, — вряд ли её обронил здесь Этьен Леруа, разве что нёс с собой бусы, данные ему на память Клариссой. Или наоборот, нёс бусы ей в подарок, но уронил их по дороге и разорвал.

— Слишком натянуто, — поморщилась Эжени. — Может, эта бусина вообще не имеет никакого отношения к истории с Этьеном и ундиной.

Когда они вернулись в замок, солнце уже стояло довольно высоко. Отдав коней на попечение Бомани, Леон и Эжени направились в столовую. Сюзанна встретила их сияющей улыбкой и в то же время упрёками по поводу того, что они опять уезжают из дома, не позавтракав.

— А я сегодня утром была в церкви, — щебетала она, выставляя на стол кувшины с травяным чаем и вином, тарелки с хлебом, сыром, яйцами и холодной ветчиной. — Отец Клод снова пугал нас адскими муками, — Сюзанна скорчила гримаску, ясно давая понять, что она думает о священнике и его проповедях. — Кстати, он спрашивал о вас, госпожа. Почему вы редко ходите в церковь, почему не приходите на исповедь. Ему это не нравится. И вы, господин Лебренн, ему тоже не нравитесь.

— Это взаимно, — пробурчал Леон. Отец Клод, высокий смуглый мужчина средних лет, с залысинами на лбу, глубокими морщинами и вечно воспалённым взглядом, был ему очень неприятен. Уж такой-то человек точно не стал бы искать мира с нечистью, а карал бы её огнём и мечом, не боясь замарать руки и пролить кровь невинных. Леон задумался: а что священник думает обо всём творящемся в округе? Верит ли он в нечистую силу?

— Он считает вас великим грешником, — Сюзанна поджала губы, показывая, что уж она-то ни в коем случае это мнение не разделяет. — Я сказала ему, что у моей госпожи и её помощника есть дела поважнее, чем каждый день выслушивать проповеди в церкви, так его всего перекосило! Вцепился в свои чётки и так посмотрел на меня! — она попыталась изобразить взгляд священника и весело расхохоталась.

Леон и Эжени не разделяли её восторга. Сын Портоса при последней фразе вздрогнул и обменялся быстрым взглядом с хозяйкой — та кивнула ему и одними губами проговорила: «Чётки».

Чёрный камушек, лежавший сейчас в кошельке, прицепленном к поясу Эжени, был — и Леон чувствовал твёрдую уверенность в этом — бусиной от католических чёток, и чётки эти наверняка принадлежали отцу Клоду.

Глава VI. Тайное становится явным