Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

наставников. Притом же под предлогом холода она имела неосторожность выпить три стакана пунша. Голова ее окончательно закружилась от курения турецкого табака.

Вот почему в эту ночь госпожа Моранжи не посетила обычных мест, где собирались ее новые друзья, а возвратилась домой около двух часов пополуночи.

Говорят, что она вернулась не одна.

Глава 8. Разрешение проблем

Представьте себе ее удивление, когда, проснувшись на другой день, она увидела живописца, спавшего перед потухшим камином на шкуре белого медведя, стоившей соломенного одра и пуховика. Она спросила его, зачем он здесь.

Первыми его словами было:

– Ай, ай! Какое несчастье! Я позабыл свою трубку.

Госпожа Моранжи накинула платье и подала ему зажженную сигаретку.

– Мой друг, – сказала она кротко, – если вернетесь в «Мертвую крысу», вы не скажете…

– Не скажу, что провел ночь в сказочной стране; но ни я, ни вы – мы оба не вернемся в «Мертвую крысу».

– Отчего?

– Сейчас узнаете.

Поцеловав руку госпожи Моранжи, живописец сказал:

– Прощайте или, лучше, до свидания.

Она вопросительно посмотрела на него, но он ничего не ответил, взял шляпу и ушел, невзирая на старание госпожи Моранжи удержать его.

– Он странный, но обворожительный человек, – сказала она грустно, – ах, если бы он не вернулся!

Но сердце говорило, что живописец вернется. Можно ли принять его в жалком наряде: в шляпе à la Henri III и в макферлане à la Callot? Что подумает о ней прислуга? Что, быть может, уже думает? Госпожа Моранжи, хотя смеялась над общественным мнением, но беспокоилась о том, что скажет ее прислуга.

Однако любовь ослепила ее до такой степени, что она решилась все презреть.

Около трех часов позвонили.

– Это он, – сказала госпожа Моранжи с замиранием сердца.

Вошел не живописец, а Мориц К., который поклонился ей с ледяной холодностью и чисто дипломатическим языком сказал:

– Мне стало известно, что в своем стремлении к запретному плоду вы нынешней ночью находились в среде самых знаменитых ночных странствователей; вы до того дошли, что один из них…

– Но…

– Еще одно слово: когда вы вернулись домой, то в полуотворенную дверь проскользнул молодой живописец. Это может вас скомпрометировать. Я приехал предложить средство к устранению сплетен. Я люблю вас, будьте моей женой.

– Вы сошли с ума!

Гость посмотрел ей в глаза и, прижимая ее к сердцу, сказал:

– Как, вы не узнаете меня?

– Мориц! – вскрикнула она вне себя от радости.

Глава 9. «Красный сон»

– Да, – сказал мне маркиз Сатана, – госпожа Моранжи была вне себя от радости; она вышла замуж за маркиза К., который меньше считал года своей жены, чем ее миллионы. Но завтра же я верну ее к наслаждениям ночных странствований.

– Нет! – вскричал я. – Любовь заменит ей все наслаждения.

– Как бы не так! Новая жизнь открыла ей свои двери, и она непременно войдет в них, и притом не одна.

Маркиз Сатана не вдавался в дальнейшие объяснения.

– Уж не хотите ли быть таинственным со мной? – спросил я.

– Слушайте внимательно, но не передавайте моих слов репортерам, которые каждое утро являются к вам за адскими новостями. Я по-прежнему влюбленный черт и дважды потерпел неудачу. Будь на месте Жанны другая женщина, я превратился бы в тенора, молодого актера, клоуна. Но, не желая терять время, я приискиваю более хитрую ловушку. Сперва я рассчитывал победить ее в качестве маркиза Сатаны с насмешливым лицом. Взбешенный ее сопротивлением, я превратился в испанского гранда, сыплющего на своем пути драгоценные каменья. Мне казалось, что Жанна сбросит маску перед герцогом Обаносом и станет вести роскошную жизнь. Я думал соблазнить ее жемчужным ожерельем, но, обожая жемчуг, она, к несчастью, любит еще больше Бриансона…

– Но вы все-таки не говорите, какую ловушку готовите.

– Я привью ей страсть к ночным странствованиям, так что Жанна будет жить только ночью. Госпожа Моранжи увлечет ее к териакам.

– Что вы мне рассказываете? Как будто есть еще в Париже териаки?

– Териаки или другие потребители опиума, гашиша или иных веществ, производящих те же грезы.

И маркиз перевел мне следующую строку персидского поэта Хайама: «В тот день, когда беру в руку кубок вина и когда в радости души предаюсь кайфу, тогда в состоянии пылкости вижу осуществление сотен чудес; тогда ясные, как вода, слова как будто объясняют мне тайну всех вещей».

– Вы знаете, – продолжал маркиз, – что в стакане искал Альфред Мюссе не абсента и не пива, а опьянения. Эдгар По пил с той же целью. В Париже существует целый мир мечтателей, артистов и поэтов, которые напиваются, не чувствуя жажды. Не думаете ли вы, что женщины совершенно чужды этого неестественного душевного возбуждения? Они его находят преимущественно в своей страсти, а также в чае, кофе, водке. На последних Эпсомских скачках из двадцати великосветских англичанок десять предавались сказанному опьянению, а из двадцати англичанок дурного тона двадцать напивались до такой степени, что не могли без посторонней помощи вернуться домой.

В тот же вечер у княгини маркиз стал излагать теорию о сверхчувственной жизни; он говорил, что Прометей, желавший похитить огонь с неба, был человеком, лучше понимавшим вещи. Боги приковали нас к земле, как в тюрьме; большинство людей привыкает к своему рабству, забывает свое небесное происхождение и живет земной жизнью. Но некоторые, одаренные высшими качествами, негодуют на свое иго и, сознавая в себе частицу божества, хотят отыскать золотую лестницу в первобытное небесное отечество. Пьяница, которого презирает простоумный буржуа, имеющий своим идеалом дебет и кредит, уносится вследствие возбуждения абсентом в светлые страны, которых никогда не узнает буржуа. Понсар, поэт школы здравого смысла, так хорошо понял сверхъестественные видения Альфреда Мюссе, что предался всем романтическим приключениям частной жизни, обращая день в ночь, влюбляясь в княгинь и актрис, ведя отчаянную игру и чувствуя отвращение к прозаической жизни, которую создавал для лиц своих комедий. Все те, которые громогласно заявляют, что идеал есть хижина, чувствуют себя хорошо в ней тогда только, когда мечтают об очарованных дворцах. Все те, которые восхваляют добрых хозяек, запирают их дома, чтобы свободно рыскать с повесами.

Известно, что княгиня Шарлотта и Жанна д’Армальяк обладали очень пылким воображением; нужна была только одна искра, чтобы его воспламенить.

– Ваша правда, – сказала княгиня маркизу, – можно управлять своим воображением, как кровной лошадью, стоит только пришпорить его. Но я не люблю крепких напитков.

– Я видел, что вы курите, княгиня, и пьете шампанское, что вы любите чай и кофе. Все эти вещества можно назвать шпорами, и довольно одного из них, чтобы быстро перенестись в