Татьяна Романова - Лисичка

— Но ведь скандал, связанный с князем Василием, который пытался присвоить имения Алекса, еще не забыли. Может быть, люди сомневаются, что у меня есть это приданое. Я хотела бы развеять их сомнения, появившись на завтрашнем празднике в фамильных драгоценностях.

— Девочка моя, но твоей тетушки Апраксиной нет дома, а я не могу распоряжаться фамильными драгоценностями. Вдруг ты их потеряешь? — отказала бедная Мария Ивановна. Всей душой желая помочь девушке, она не могла рисковать такими ценностями, какими были украшения покойной княгини, хранящиеся в Ратманово.

— Но, тетушка, я обещаю быть очень осторожной и находиться на празднике неподалеку от вас, чтобы вы могли все время видеть драгоценности. Мне очень хочется надеть бабушкины изумруды — тогда все поверят, что мы по-прежнему богаты, — попросила Долли и, наконец, подняла глаза на тетку — и в них была такая мольба, что доверчивая женщина сдалась.

— Ну, хорошо, только будь все время рядом со мной, а украшения достанем из ящика завтра, — согласилась старая женщина, перекрестила княжну, пожелавшую ей спокойной ночи, поцеловала в лоб и отпустила.

Вся девичья компания с нетерпением ожидала возвращения своей предводительницы, и когда она с видом победительницы вплыла в комнату, дружные нетерпеливые выкрики встретили ее появление.

— Спокойно, вы все узнаете завтра, а сейчас отправляйтесь в свои комнаты и дайте мне отдохнуть от вас, — скомандовала княжна.

Девушки вспорхнули со своих мест и отправились по спальням, а Долли, расчесав густые вьющиеся пряди цвета красного дерева, долго сидела перед зеркалом, рассматривая свое лицо. Наговорив тетушке чепухи про сомнения окружающих, она всерьез задумалась, что же люди все-таки знают о несчастьях, свалившихся на их семью.

Все знают, что какое-то время Алекса считали погибшим, и князь Василий претендовал на его наследство. Но, похоже, что слуги промолчали, и никто в округе не узнал о том, что случилось с Еленой. Если бы об этом стало известно, то крестному обязательно задавали бы вопросы об избиении, да и Даша Морозова сказала бы ей, если бы в селе об этом ходили слухи. Значит, репутация их семьи не пострадала, поэтому сестрам нечего беспокоиться за свое будущее — они обязательно найдут хорошие партии.

Сама Долли сказала крестному правду. Она не собиралась выходить замуж, а хотела дождаться двадцати одного года и получить наследство, а потом жить самостоятельно, лучше всего здесь, в Ратманово, и разводить скаковых лошадей. И теперь, когда девушка дала себе слово уговорить родных, она решила больше не отступать, когда все снова будут улыбаться, слушая ее разговоры о свободе, считая, что Лисичка в очередной раз шутит. Долли с горечью подумала, что в их семье Кассандра — не Лиза, а она сама. Что странного в том, чтобы хотеть жить самостоятельно и заниматься любимым делом? Конечно, если бы появился красивый молодой человек, тоже увлеченный лошадьми, который смог бы с уважением отнестись к ее мечте и помогать ей в делах, Долли могла бы выйти замуж, ведь замужество дает женщине детей. Но таких мужчин не бывает, поэтому нужно следовать намеченному плану и добиться от родных обещания дать ей свободу.

Отогнав грустные мысли, княжна надела ночную рубашку и легла в постель. День, полный забот, утомил ее, и она мгновенно заснула, едва положив голову на подушку. Во сне она скакала на своем любимом Лисе среди сжатых полей Ратманова, а за ней летел табун таких же темно-рыжих легконогих коней, и она была счастлива как никогда в жизни.

Утро праздника выдалось великолепным. На высоком небе не было ни облачка, солнце быстро прогревало еще прохладный воздух и обещало к полудню залить Троицкое теплом и ярким светом.

Долли встала первой из сестер и, позвав горничную Фаину, шестнадцатилетнюю девушку, которую к ней приставила тетушка по возвращении в Ратманово, быстро причесалась и надела свое любимое атласное светло-зеленое платье, в котором сама себе очень нравилась. Совсем простое, без украшений, с небольшими рукавами фонариком, оно так ловко сидело на ее тонкой фигурке, что скрадывало пышную грудь, которой девушка стеснялась. К тому же светло-зеленый переливающийся атлас платья оттенял ее зеленые глаза, а темные рыжеватые волосы на его фоне казались еще ярче.

— Ну что ж, нужно выигрывать пари, — сказала она своему отражению в зеркале и побежала к спальне тетушки.

Мария Ивановна давно встала, распорядилась насчет завтрака и уже была одета в парадное светло-лиловое шелковое платье. Ее седые волосы были убраны в красивую прическу и закрыты кружевной наколкой в тон платью, а в ушах переливались большие овальные аметисты.

— Заходи, дорогая, — приветствовала она княжну, — вот, я достала изумруды твоей бабушки. Ты их хотела надеть?

Мария Ивановна открыла футляр, и Долли, задохнувшись от восторга, уставилась на колье из больших квадратных изумрудов, обрамленных бриллиантами; рядом лежали кольцо, браслет и серьги. Самый большой изумруд был в кольце, он был размером с ее ноготь. С запоздалым раскаянием девушка подумала, что действительно страшновато надевать такие вещи на деревенский праздник. Она взяла в руки футляр, подошла к зеркалу и надела серьги. Зеленый огонь камней переливался в солнечных лучах, падающих из окна, перекликаясь с яркостью ее зеленых глаз. Долли показалась сама себе взрослой гордой красавицей — такой она еще никогда не была.

— Тетушка, как красиво, — пролепетала девушка, и уже зная, что больше ничего из драгоценностей не рискнет надеть, расстаться с серьгами не смогла. — Я одену только серьги, а остальное заберите назад — вы правы, это слишком опасно, одевать такие украшения на деревенский праздник.

— Ты — умница, моя дорогая, — обрадовалась Опекушина, — конечно, этих серег достаточно, чтобы все поняли, какая ты богатая невеста, все сомнения будут сняты. Я пошла будить остальных девочек, а ты, если хочешь, можешь уже позавтракать, в столовой все готово.

Старая женщина заперла драгоценности в бюро и, обняв Долли, вышла из комнаты. Княжна дождалась остальных девушек в столовой. Ольга, только войдя в двери, сразу уставилась на сестру и замерла, не зная, что сказать.

— Ты выиграла пари, поэтому съешь мое пирожное на празднике, — улыбаясь, сказала младшей сестре Долли, — видишь, на мне только серьги, а ведь мы спорили на целый гарнитур.

— Но эти серьги ведь тоже из бабушкиных драгоценностей? — засомневалась младшая княжна, стараясь быть благородной. Она боролась со своей совестью, не решаясь принять победу.

— Конечно, но я спорила на весь гарнитур, значит, ты выиграла, — успокоила ее сестра, похлопав по руке, — не отказывайся, ты победила честно, я это признаю.