Филиппа Грегори - Другая Болейн

Мы скакали домой. Солнце садилось, становилось прохладно. Я закуталась в плащ, но откинула капюшон, чтобы видеть дорогу и темнеющее небо, на котором уже показались первые звезды. На середине пути лошадь короля поравнялась с моей.

— Хорошо провели день? — спросил король.

— Вы потеряли мой шарф, — ответила я с обидой. — Паж отдал его королеве Марии, а та — королеве Екатерине. Ваша жена сразу же его узнала и вернула мне.

— Ну и что?

Мне бы вспомнить обо всех мелких унижениях, которым подвергается королева Екатерина, будто это ее королевский долг. Король не слышит от нее ни одной жалобы, только Богу в тихой молитве поверяет она свои горести.

— Это было ужасно. Не стоило давать вам шарф.

— Вы его получили обратно, — отозвался король без всякого сочувствия. — Если уж он вам так дорог.

— Да не в этом дело. — Я уже не могла остановиться. — Теперь королева точно знает, что шарф — мой. Вернула на виду у всех дам, швырнула на землю, я едва успела подхватить.

— Ну и что? — Голос звучит сурово, на лице вместо улыбки угроза. — Что изменилось? Она видела, как мы танцуем, разговариваем. Она видела — я ищу вашего общества, пожимаю вам ручки прямо у нее на глазах. И нечего сейчас ныть и жаловаться.

— Вовсе я не ною! — Я была уязвлена в самое сердце.

— Еще как ноете, — решительно возразил он. — Безо всякого на то основания и, смею сказать, безо всякого права. Вы мне не жена, мадам, и не любовница. А больше я ни от кого не собираюсь выслушивать жалоб. Я король Англии. Если вам что-то не нравится, всегда остается Франция. Возвращайтесь ко французскому двору.

— Ваше величество, я…

Он пришпорил коня, и тот перешел с рыси на легкий галоп.

— Желаю вам доброй ночи, — бросил он через плечо.

Плащ развевался по ветру, реяли перья на шляпе, и он покинул меня, а я ничего не успела сказать, не смогла позвать его обратно.

Я ничего не рассказала Анне, хотя та ожидала полного отчета. Мы в молчании проследовали из покоев королевы в нашу комнату.

— Не буду ничего говорить, — объявила я непреклонно. — Оставь меня в покое.

Анна сняла чепец и принялась расплетать волосы. Я прыгнула на кровать, сбросила платье, натянула ночную сорочку и скользнула под одеяло, даже не причесавшись и не умывшись.

— Нельзя же так ложиться, — возмутилась сестра.

— Бога ради, — я уткнулась в подушку, — оставь меня в покое.

— Что он сделал? — Анна улеглась рядом со мной.

— Даже и не спрашивай, все равно не скажу. Она кивнула и задула свечу.

Дымок догорающего фитиля достиг моих ноздрей, и мне почудился запах беды. Скрытая темнотой от испытующего взгляда сестры, я перевернулась на спину, уставилась на полог над головой и предалась размышлениям — вдруг король так рассердился, что больше не захочет меня видеть?

Мне стало холодно. Я провела рукой по лицу и обнаружила — щеки мокры от слез. Пришлось вытереться краем простыни.

— Ну, что еще? — сонно пробормотала Анна.

— Ничего.

— Ты его упустила! — осуждающе произнес дядя Говард, глядя не на меня, а на большой обеденный стол в парадной зале Эльтама. Наши слуги караулили при входе, и больше никого, кроме пары псов да спящего в золе камина мальчишки, не было. В дальнем конце залы, у других дверей, тоже стояли слуги в говардовских ливреях. Дворец, собственный дворец короля оказался вполне надежным местом для наших интриг.

— Он уже был у тебя в руках, и ты его упустила! Что ты сделала не так?

Я покачала головой. Слишком глубока моя тайна, чтобы вывалить ее на гладкую поверхностью стола, принести в жертву каменному лицу дяди Говарда.

— Я жду ответа! Ты его упустила. Он уже неделю в твою сторону и не смотрит. Что ты сделала не так?

— Ничего, — прошептала я.

— Что-то точно было не так! На турнире он прячет на груди твой шарф, чем же ты ухитрилась расстроить его потом?

Я бросила укоризненный взгляд на брата — только он мог выдать меня дяде. Георг виновато пожал плечами.

— Король выронил шарф, а паж отдал королеве Марии.

Горло перехватило от волнения и горя.

— Ну? — резко спросил отец.

— Она отдала шарф королеве. Королева вернула мне.

Я переводила взгляд с одного сурового лица на другое.

— Они обе поняли, что это значит, — продолжала я безнадежно. — А по дороге домой я сказала королю, как несчастна — ведь он позволил всем увидеть мой подарок.

Дядя Говард резко выдохнул, отец стукнул кулаком по столу, а мать отвернулась, будто у нее не было сил смотреть на меня.

— О Господи! — Дядя взглянул на мою мать. — Ты уверяла, она должным образом воспитана. Полжизни провела при французском дворе, а хнычет, словно деревенская девка.

— Как ты могла? — только и спросила мать.

Я покраснела, опустила голову и увидела отражение собственного несчастного лица в полированной поверхности стола.

— Я же ничего плохого не хотела, простите меня.

— Ничего страшного не случилось, — вступился Георг. — Вы слишком мрачно на все смотрите. Он не будет долго сердиться.

— Он смотрит зверем, — резко оборвал его отец. — Разве ты не знаешь — как раз сейчас перед ним танцуют сеймуровские девчонки.

— Они и вполовину так не хороши, как Мария, — не сдавался брат. — Ну сказала что-то не к месту. Может, ему даже понравится, что в ней не хватает лоску. Зато видна страсть.

Отец, слегка успокоенный, кивнул, но дядя продолжал барабанить пальцами по столу.

— Ну и что же теперь?

— Отошлите ее, — внезапно произнесла Анна. Ее слова не просто привлекли внимание, не в том дело, что она заговорила последней, нет, ее убежденность просто завораживала.

— Отослать? — переспросил дядя.

— Отправьте ее в Гевер, а ему скажите — она больна. Пусть думает — она умирает от горя.

— А дальше что?

— Король попытается ее вернуть. Тогда она сможет вертеть им, как захочет. Все, что нужно сделать, — сестра язвительно улыбнулась, — все, что ей нужно сделать по возвращении, — суметь очаровать самого образованного, самого остроумного, самого привлекательного государя в христианском мире. Думаете, справится?

В холодном молчании отец, мать, дядя и даже Георг изучали меня.

— Я бы тоже не справилась, — чопорно добавила Анна, — но ее научу, как очутиться в его постели, а что будет дальше — в руках Божьих.

Дядя Говард не сводил глаз с Анны.

— А научить, как его удержать, тоже сможешь?

Сестра подняла голову и улыбнулась — живое воплощение самоуверенности:

— Смогу — на некоторое время. Он же только мужчина, в конце концов.

Дядя коротко рассмеялся — столько пренебрежения к его полу прозвучало в ненароком вырвавшейся фразе.