Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод) - Грегори Филиппа

— А на общинной земле? — спрашивая это, я немного приподнялась и повернулась к своей свояченице.

— И там тоже все хорошо, — ответила она. — Урожай будет ранний.

— А новые поля на склонах холмов? — продолжала расспрашивать я.

— Я не знаю, — ответила Селия лукаво. — Гарри не говорил о них. Не думаю, что он ездил так далеко.

— Не ездил так далеко! — воскликнула я. — Он должен ездить туда каждый день. Этим ленивым пастухам только дай случай, и они мигом пустят на поле овец. А следом набегут кролики и олени. Ему каждый день следует проверять изгороди на новых полях.

— Это плохо, — Селия уже говорила прямо. — Только ты сама можешь сделать все как следует, Беатрис.

— Я еду, — не раздумывая сказала я и выскользнула из кровати. Но три недели полной неподвижности не прошли бесследно, и у меня закружилась голова. Селия поддержала меня, и тут вошла Люси, неся мою бледно-серую амазонку.

— Но я еще в трауре, — возразила я.

— Год уже почти прошел, — сказала Селия. — Сегодня слишком жарко для черного бархатного платья. Надень это, ты ведь не собираешься выезжать из поместья и никто не увидит тебя. Ты будешь чувствовать себя в легкой одежде много лучше.

Меня не пришлось долго упрашивать, я быстро оделась и подошла к зеркалу.

Определенно я стала старше, и мое лицо потеряло то магическое очарование, которым светилось в то лето, когда Ральф любил меня. Однако морщинки, залегшие вокруг рта и между бровей, не лишили меня красоты. Я буду красива всегда, до самой смерти. И ничто не украдет у меня этого. Но что-то в моем лице стало другим. Изменилось его выражение.

Не обращая внимания на Селию и Люси, я подошла еще ближе к зеркалу. Волосы, кожа — все осталось прежним, но лицо стало другим. Когда Ральф любил меня, мое лицо было открытым, как открывается цветок мака ранним утром. Когда я желала Гарри, тайны не затеняли блеска моих глаз. И даже когда Джон ухаживал за мной, приглашал танцевать и накидывал на мои плечи шаль по вечерам, улыбка освещала мои глаза. Сейчас они оставались холодными, даже когда я улыбалась. Мое лицо стало замкнутым от тех тайн, которые мне приходилось скрывать. Мои губы были крепко сжаты, лоб хмурился. К своему удивлению я поняла, что к старости мое лицо станет, как у брюзги. Мне не удастся выглядеть женщиной, у которой было самое счастливое в мире детство и достойная зрелость. Я могу твердить себе, что жизнь доставляла мне все удовольствия, но мое лицо скажет, что жизнь моя была тяжелой, а за все удовольствия я дорого платила.

— Что случилось? — тревожно спросила Селия. Она поднялась со стула и подошла ко мне, обвив рукой мою талию.

— Посмотри на нас, — сказала я, и она обернулась к зеркалу. Мне вспомнился день, когда мы примеряли ее подвенечный наряд и мое платье подружки невесты перед зеркалом, в ее спальне у Хаверингов. Тогда я была неотразима, а Селия казалась бледным цветком. Сейчас мы стояли лицом к лицу, и я убедилась, что годы были благосклоннее к ней. Она избавилась от того испуганного вида, который у нее был, когда она жила у Хаверингов, и сейчас она готова была смеяться и петь, как беззаботная птица. Жизненный опыт, который она приобрела в борьбе против пьянства Джона, против Гарри, ее мужа и господина, и против меня, ее лучшего друга, создал ауру достоинства вокруг нее. Она не потеряла своей детской прелести, но теперь ее уязвимость была задрапирована покровом достоинства и уверенности. В старости она будет не только очаровательной, но и мудрой.

Селия не была злопамятной, но она никогда не забывала того эгоизма, с которым я и Гарри пили на глазах трепещущего Джона вино и хвалили его. Она никогда не доверится мне снова. И пока мы стояли рядом у зеркала, я бы не могла предугадать, о чем она думает.

— Думаю, что тебе следует съездить на новые пшеничные поля, — сказала она. — Это не будет для тебя очень тяжело, Беатрис?

— Нет, — улыбнулась я. — Скажи на конюшне, чтобы мне оседлали Тобермори.

Селия кивнула и выскользнула из комнаты, прихватив шитье.

— Вы выглядите гораздо лучше, — сказала Люси, протягивая мне кнут и перчатки. Но голос ее был холоден. — Никогда не видела леди, которая поправлялась бы так же быстро, как вы, мисс Беатрис. Иногда я думаю, что ничто не может остановить вас.

Несколько недель в постели хорошо сказались на моем здоровье. Я сильно схватила Люси выше локтя и придвинула к себе.

— Мне не нравится твой тон, Люси, — тихо произнесла я. — Совсем не нравится. Если тебе хочется поискать новое место, без рекомендаций, с недельным жалованьем в кошельке и очень далеко отсюда, тебе стоит только намекнуть.

— Прошу прощения, мисс Беатрис, — сказала она испуганно, но в глазах ее сверкала ненависть. — Я не имела в виду ничего плохого.

С легким толчком я отпустила ее и вышла во двор. Оказалось, что там прогуливается Джон, следя за голубями на крыше.

— Беатрис! — его глаза внимательно изучали мое лицо. — Вам лучше, — сказал он уверенно. — Наконец-то.

— Да, — ответила я, и мое лицо осветилось счастьем от того, что он уже не смотрит на меня как на смертельно больного пациента. — Я отдохнула и чувствую себя великолепно.

Подвели Тобермори, на солнце его грива лоснилась, и при виде меня он радостно заржал. Я сделала знак Джону, и ему ничего не оставалось делать, кроме как подставить ладони под мой ботинок и подсадить меня в седло. Я ощутила прилив радости, поставив ногу на его чистые докторские руки, и наклонилась к нему.

— Вы видите на моем лице смерть, Джон? — спросила я испытующе. — Вам не кажется, что вы немножко поторопились с диагнозом?

Лицо Джона было серьезным, а глаза холодными, как камень.

— Тебе стало лучше, — сказал он. — Но я все еще вижу смерть, идущую за тобой. И ты знаешь это так же, как знаю я. Сегодня тебе лучше потому, что светит солнце, и ты сидишь на лошади. Но ничего не изменилось для тебя. Ты не так глупа, чтобы не видеть, что все вокруг вас разрушено.

Я отвернулась и потрепала Тобермори по холке, чтобы скрыть от Джона свое лицо.

— А что вы собираетесь делать? — я прекрасно владела собой. — Когда вы говорите о моей смерти, что вы собираетесь делать?

— Я буду заботиться о детях, — просто сказал он. — Лежа в постели, вы совсем не видели Ричарда.

— И еще вы станете заботиться о Селии, — я хотела заставить его вернуться к этой теме. — Поэтому вы не рассказали ей всего того, в чем меня подозреваете. Когда она приехала к вам в горе и ужасе, вы утешили и ее, сказав, что все исправите. И привезли ее домой к мужу, будто бы ничего не произошло.

— Да, это так, — тихо сказал Джон. — Есть такие вещи, которые женщине — хорошей женщине, Беатрис, — не полагается даже знать. Я рад, что могу защитить Селию от чудовища в ее собственном доме, потому что я знаю: чудовище умрет и лабиринт будет разрушен. Но в этих обломках должны уцелеть Селия и дети.

— Ах, как высокопарно! — нетерпеливо оборвала я его. — Похоже на романы, что читает Селия. О каком чудовище вы говорите? Какой лабиринт? Что за чепуху вы несете? Мне придется опять отправить вас в сумасшедший дом.

Глаза Джона потемнели от этих слов, но лицо оставалось спокойным.

— Вы несете с собой разрушение, — уверенно ответил он. — Вы придумали хороший план. Но цена за него слишком высока. Вам не справиться с займом, и мистер Левеллин, скорее всего откажет в праве выкупа закладной. И не только своей закладной, но и всех других. И когда он будет настаивать на деньгах, вы начнете продавать. И продавать придется дешево, так как вы будете очень спешить. Вайдекр лишится земли и былого процветания. Вам повезет, если вы спасете хотя бы дом. А все остальное… — он широким жестом показал на розовый сад, зеленеющий выгон, наполненные пением птиц леса и на высокие светлые холмы, — все остальное будет принадлежать другим.

— Прекратите, Джон, — мой голос был жестким. — Прекратите проклинать меня. Этот лабиринт разрушу именно я. Я расскажу Селии, что вы любите ее и пили именно поэтому. Я скажу Гарри, что вы с ней любовники. И когда она будет опозорена, лишена детей и разведена с мужем, вот тогда вам действительно придется спасать ее. Если вы будете проклинать меня, вмешиваться в мои финансовые дела, если вы свяжетесь с мистером Левеллином, тогда я погублю Селию. И это разобьет ваше сердце. Так что, пожалуйста, не пугайте и не кляните меня.