Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут

довольный собой Густав развернулся и покинул покои, оставив несчастную Гретту горько оплакивать уготованную ей участь.

Вечер клонился к ночи. Усталые гости разбрелись по комнатам и готовились ко сну. Густав тоже очень устал. День выдался шумным и неспокойным, а вечер трудным и суетным. Но дела ещё не окончены. Молодой ландграф направлялся в покои отца, когда его остановил слуга и с поклоном сказал:

– Прошу прощения, господин…

– Ваше сиятельство, – поправил Густав.

– Прошу прощения, ваше сиятельство, – снова согнулся в поклоне слуга. – Маркграф фон Фатнхайн приказал мне найти вас и передать, что он хочет поговорить с вами и ждёт вас в своих покоях.

Зигмина Фатнхайн. Вот ещё одна проблема, от которой нужно было избавиться. Ссориться с маркграфом не желательно, но придётся.

Олдрик фон Фатнхайн встретил Густава строго и хмуро.

– Приношу вам мои соболезнования, – начал он разговор, едва Густав переступил порог комнаты. – Сегодня вы потеряли сразу и отца, и брата. Это тяжело.

– Благодарю за сочувствие, маркграф, – издав вздох страдания, ответил Густав.

– Я понимаю, что сейчас на вас навалилась масса проблем, и всё-таки хотел бы обсудить с вами ещё одну, поговорить о вашем намеченном браке с моей дочерью.

Олдрик грузно опустился на стул у стола и облокотился на столешницу.

– Мне очень жаль, что всё так случилось, – сказал Густав, присев в кресло, – но, сами понимаете, свадьбу придётся отложить.

– Само собой, она сейчас не сможет состояться, – согласился маркграф. – Однако я хотел бы уточнить: отложить или отменить?

Густав замялся. Не хотелось ему жениться на Зигмине ни сейчас, ни позже.

– Я знаю, что изначально для вас была выбрана другая невеста, – продолжил Олдрик, заметив замешательство собеседника. – Но буквально два дня назад Генрих… ваш отец передумал и говорил со мной о том, чтобы отдать руку Зигмины не Берхарду, а вам.

– Да, я знаю об этом решении…

– И были с ним согласны.

– И был согласен.

– Брачный договор был переписан. И он имеет силу. Свадьба сейчас, естественно, не состоится, но вы с Зигминой стали связаны обязательствами.

Разговор уже начинал действовать Густаву на нервы. С каким бы удовольствием он послал к чёрту и маркграфа, и его дочку.

– Мне всё это известно, – едва сдерживая раздражение, сказал юноша. – Однако под договором стоит подпись только отца моего. Я же согласился на свадьбу лишь по велению батюшки. Сегодня старый правитель умер, а вместе с ним и его законы, и его желания.

– То есть вы хотите сказать, что этой свадьбы не будет никогда? – набирая возмущение, спросил Олдрик.

– Честно говоря, маркграф, вопрос о свадьбе волнует меня сейчас меньше всего. Как вы сами заметили, на меня внезапно свалилась масса проблем и забот, к которым я не был готов. Год я буду выдерживать траур, а захочу ли я жениться после или нет, пока не знаю. И гарантировать, что выберу себе в невесты именно Зигмину, не могу.

– Вот как! Не думал, что моя дочь перенесёт здесь столько унижений и оскорблений! – Маркграф был зол. – Всей стране известно, что слову Регентропфа можно верить больше, чем королевским указам. Однако ваш отец, и тем более вы доказали мне обратное…

– Лично я вам ничего не обещал! – прервал Густав, резко вскочив с места. – И Зигмине ни в чём не клялся. Я даже не просил отца изменять своё решение и перед самой свадьбой менять мне невесту. Он просто объявил мне свою волю. Так почему я должен отвечать за его прихоти? Особенно за прихоти моего брата, с которого всё и началось.

– Можно подумать, вы бесчувственный предмет, который передают из рук в руки.

Густав остановился и вонзил пристальный взор в маркграфа.

– Вы тоже довольно скоро согласились передать дочь другому жениху… – высказал он.

– Я с ней советовался, и она согласилась…

– Вы просто поставили её перед фактом: либо другой жених, но с троном Регенплатца, либо слава отвергнутой невесты. Естественно, Зигмина согласилась.

– Да как ты смеешь!.. – покрасневший от гнева Олдрик Фатнхайн даже ударил кулаком по столу.

– Мне отец также предоставил выбор: либо Регенплатц и брак с Зигминой, либо ничего. Я должен был спорить с отцом? И вы напрасно злитесь. Хотя Зигмине и не достался Регенплатц, но и дурная слава её тоже миновала. Её жених умер, Зигмина не отвергнута, просто она не успела выйти замуж.

Густав отвернулся от пыхтящего ненавистью собеседника и направился к двери.

– А теперь извините, маркграф, мне действительно нужно заняться неотложными делами. Вы ведь не уезжаете?

– Ну уж нет, – прорычал Олдрик Фатнхайн. – После всех оскорблений, которые претерпела в этом замке моя семя, я и дня здесь не останусь. И на церемонии похорон нас не будет!

– Очень жаль, – холодно отметил Густав. – Что ж, тогда прощайте.

– Прощайте. И помните, что отныне я ваш враг.

После неприятного разговора с маркграфом Густав всё-таки зашёл в покои отца. Там Патриция отдавала необходимые распоряжения, наблюдала за обмыванием покойного супруга, его облачением в похоронные одежды, за соблюдением всех правил обряда, говорила с епископом о проведении траурной церемонии. Видно было, что женщина очень устала, однако дела не позволяли ей расслабиться. На вошедшего сына она бросила строгий взор.

– Где ты пропадаешь? – тихо спросила Патриция. – Ты должен быть здесь.

– У меня были неотложные и не менее важные дела, – спокойно ответил Густав.

– Какие?

– Потом расскажу.

Патриция не стала настаивать.

– Зайди в покои Берхарда, – попросила она, – посмотри, всё ли правильно там слуги выполняют.

– Зайдите сами, – поморщился Густав. – Не хочу его видеть.

– Боишься взглянуть на творение рук твоих?

– Нет, что вы, матушка. Боюсь, что вместо того, чтобы плакать, я стану смеяться от радости.

Патриция смерила сына холодным взглядом.

– Смотрю, тебя и смерть отца не особо печалит, – заметила она.

– Вы не правы, смерть батюшки весьма огорчительна для меня, – возразил Густав с полным равнодушием в голосе.

Патриция тяжело вздохнула и покачала головой. Женщина знала, что сын её эгоистичен и циничен, но что он настолько жесток, не верила. Магда была права, она воспитала чудовище.

– Пойдём тогда вместе, – сказала Патриция. – А потом ты меня проводишь.

В покоях Берхарда Регентропфа слуги завершали свою работу. Обмыли и переодели усопшего, прибрали покои. Уже переодетый в одежды для последнего пути Берхард лежал на кровати со сложенными на груди руками, лицо его было бледно и спокойно, глаза закрыты. Приблизившись к кровати, Густав взглянул на недвижное тело своего сводного брата. Приятно, очень приятно было смотреть на него и осознавать, что он мёртв, что он больше никогда ничего не скажет, не сделает, не присвоит и проблем